Кашитул

Рядом со мной разорвался снаряд. Наверное. Потому что то, что медленно сказал Радоглаз сейчас, ослепило меня. И оглушило одновременно.

— Нет, Раду. Нет-нет-нет! Я не… — он видел меня несколько дней назад…

Или да? Я в ужасе смотрела на Радоглаза. Чего я хочу на самом деле? Какова моя цель в действительности? Что я собираюсь совершить? И кому это принесёт счастье? Кто получит главный приз? А кто потеряет всё?

Мои глаза расширились, а из легких разом вышел вон весь воздух. Я с трудом ухватилась за перильца и опустилась на крыльцо.

— Чёрт… — я, кажется, не могла теперь даже говорить.

Как же мне удалось быть такой недалекой, низкой? Такой… пустышкой, такой эгоисткой и такой… Подходящими находились только совсем нецензурные слова.

Я ведь теперь, смирившись с тем, что моя участь предрешена, почти не думала в этой истории об Иллае. Вернее думала, но как о причитающейся мне награде. Моё самолюбие тешило, то, что он, красивый, мужественный, сильный, настоящий хранитель стихий любит меня. Фактически принадлежит мне. И всё, чего я, оказывается, в действительности хотела — это, чтобы он был моим. Невзирая, или, напротив, из-за моей прошлой неудачи, когда мне не удалось убедить его в том, что я пришла помочь, и он не поверил мне. Чтобы он любил меня. И, конечно, меня приводило в безудержный восторг то, что он ждёт и ищет меня. И я хотела испытать эту любовь в полной мере!

А после это было бы очень впечатляюще совершить маленькое быстрое безрассудное геройство, прикрываясь красивыми лозунгами. Раз — и всё, я даже не успею напугаться. Но перед этим я рассчитывала, хоть и не говорила себе самой об этом прямо, что мы проведём вместе то самое, незабываемое время, о котором он упоминал.

Неужели, я настолько не уверена в себе, что подсознательно желаю, чтобы всё закончилось именно так? Или, скована привычным стереотипом, что за маленьким счастьем непременно следует чудовищное возмездие — этой страшной установкой, вписанной в нас религиозными культами и вплетённой за тысячелетия в наши ДНК?

Хороша же я. Ведь именно это и пытался сказать мне Данька. Почему же они не сказали мне раньше, не остановили? Я же веду себя как ослепленная химией инстинкта самка человека. Фу же! И все люди вокруг понимали эту правду оббо мне всегда? Я обхватила голову руками.

— Я хочу умереть прямо сейчас.

— Боюсь, это не так трудно устроить, — всё ещё строго произнес Радоглаз.

О, Господи, я — чудовище. И они не сказали, потому что я всех убеждала, что я взрослая и знаю, что делаю, и сама без них разберусь. А ведь это была их высшая степень веры в меня — позволить мне совершать мои ошибки, веря, что я вовремя остановлюсь и сделаю правильный выбор? О, Господи, я ужасна…

— Раду? — Жалобно простонала я. — Неужели я такая? — я смотрела на него с мольбой, в надежде, что он опровергнет догадку.

— Я рад, что ты понимаешь, — Радоглаз неожиданно смягчился и сел рядом со мной на крыльцо. — Значит, всё ещё совсем не плохо, — он похлопал меня по плечу.

— Но я действительно хочу помочь, — пролепетала я. — Самый первый порыв был защитить, закрыть, не позволить обидеть. И, знаешь, — я всё чаще хлюпала носом, — У меня ведь в действительности-то и не было выбора, как поступить. Я просто знала, что сделаю это, потому что они сказали, что это и есть — моя судьба, — я незаметно утерла нос рукой, подняв на Радоглаза влажные глаза. — Я даже не рассматривала вариант, что поступлю иначе.

Он подал мне бумажную салфетку, и я хмыкнула, вытирая мокрое лицо.

— Вы тоже делаете платочки из бумаги?

— А, — махнул рукой, — это у вас подсмотрели, — неожиданно тепло засмеялся. — Не плачь, глупая, они оба тоже в этом виноваты.

— Так ты знаешь?

Радоглаз кивнул.

— Им не следовало… И Бадра тоже… — он покачал головой, глядя по отечески добро, — Не надо было. Твоё сердце отозвалось. Все же и так знали, что ты влюблена в Иллу с самого начала. А это для тебя стало, как команда к пуску. А уж как тяжело сердце унять я понимаю, — он тихонько посмеялся еле слышным кудахтающим смехом и добавил, растянув слова, — Девичье сердце. Оно, как костер Светлой ночи, может сжечь всё вокруг и себя само.

— Кажется, моё оказалось напалмом, — горько пробормотала я. И подумала о моих бедных родителях, о чудовищно измотанном Иллае, О Бадре, Радоглазе и всех остальных людях, кто был просто добр ко мне. У них тоже есть сердце, чтобы переживать. Всё это было ужасно. — Что же мне теперь делать? — прижалась к Радоглазову плечу.

— Думаю, что и планировала. Только теперь ты будешь стараться сделать это немного иначе.

— Ты же не думаешь, что я стала бы добиваться от него ответного чувства? Нет? — Я смотрела на смотрителя с мольбой. — Или пытаться влюбить в себя. И мы расстались в прошлый раз так, что, думаю, он и не захочет больше меня видеть. Разве мне не удалось тогда что-то исправить?

Радоглаз покачал головой, по-лягушачьи моргнув своими добрыми на выкате глазами.

— Не думаю, что ты стала бы делать все это специально, — тихо сказал он.

— Но, что же сейчас делать?! — я уронила голову на колени, обхватив их руками.