Кашитул

— Хоть ты скажи мне правду! — сухо потребовала я.

— Правда в том, что оба они мои дети. И оба замечательные.

— Лилла! — я схватилась руками за голову.

— Ты испортишь прическу, — невозмутимо и деловито ответила милейшая женщина на свете.

Она долго занималась с моими волосами, прежде чем мы вышли из дома, казалось, успокаивая меня. Каких сил мне это стоило, поняла бы только моя мама, прекрасно знавшая, как я не терплю прикосновения к своим волосам. Думаю, впрочем, Лиллайа, прекрасно чувствуя это тоже, просто хотела выместить в том своё беспокойство за сыновей. Она неторопливо уложила мои волосы в сложную, хитро сплетённую свободную косу из множества слоёв, украшенную крошечными белыми цветами. Получилось, впрочем, красиво.

Лиллайа осторожно отняла мои руки:

— Вот так. Ты выглядишь прекрасно. Волноваться не стоит.

По моему мнению, всё было как раз наоборот. Волноваться стоило! И совсем не из-за прически.

— Так, это предложение… замужества… выходит?

Лиллайа медленно кивнула, странно улыбнувшись.

— Я думала, ты давно поняла.

— Не просто? Просто ритуальная проверка совместимости?

Она покачала головой, всё с тем же выражением на лице.

— Нет! — выкрикнула я, — Не-ет! — повторила решительно, — О таком положено договариваться, предупреждать заранее и…! У меня есть право голоса, вообще?

— Ты им воспользовалась, если можно так сказать.

— Ооо…!!! — простонала я. — Так ты выдаёшь меня замуж за одного из твоих сыновей?! Ты? Сама? Своими руками?

— Выходит так. И не очень важно, за которого, в действительности. Ты мне нравишься, — Лиллайа очень странно хихикнула.

По моему мнению, она определённо была пьяна. Человек в трезвом сознании не может быть способен на такое.

— Ты хоть понимаешь, что я не просто не лучшая партия, а ужасная! Я даже не принадлежу вашему миру! И я вовсе не собираюсь замуж! — во всяком случае, за одного из них.

— Ты принадлежишь всем мирам, Делия, — она мягко коснулась моей руки. — Не волнуйся. Во-первых, это ненадолго. А во-вторых…

— Что значит, ненадолго? — я почти опешила, почувствовав совершенно неуместный в этой ситуации укол разочарования.

— О, соглашение действует бесконечно, если оба согласны его продлевать. И только год, если оба не находят этот союз удачным.

— Оу. А если не находит только один?

— Как правило, такой союз завершается тоже, — пожала плечами Лиллайа.

— А-а, — протянула я. Свобода воли. Точно. Странно они её понимают. Хотя, у них было время на совершенствование этих вопросов.

— Но обычно, если союз благословлен, он так и остаётся нерушимым. Завершаются только не благословленные. И они довольно редки. Мало кто на это решается. Точнее сказать, я таких просто не знаю.

— А-а-а… — ещё сильнее удивилась я, окончательно погружаясь в оцепенение. Кажется, звуковая карта мне окончательно отказала.

Борей сказал, “Верь”. Не об этом ли? Знал, что моё сердце поможет? Приведёт меня к Иллаю? Возможно. Но я понятия не имела, как выглядит это благословление.

Мне было холодно. Или я дрожала от безысходности и отчаяния?

— Нам пора, детка, — Лиллайа неожиданно приобняла меня за плечи. — Ничего не бойся. Идём.

Я сделала неловкий шаг. Заметив вдруг, что все мои конечности онемели, отказываясь шевелиться.

— Кажется, я замерзла, — простучала зубами, совершенно неподдельно дрожа.

— Думаю, это просто шок, — сказала она, беззаботно махнув рукой.

И я подумала, что пьяна она, пожалуй, крепко.

ЭПИЛОГ

Подоконник холла третьего этажа был в трещинах и закрашенных дырах. В некоторых местах краска прилично облупилась, обнажая многолетний культурный слой, по которому легко определялось, что перекрашивали окно не меньше семи раз. Ровесник здания, скорее всего, подумал Борька. Он знал на нём каждую чёрточку и каждый скол, каждая потёртость была близка и хорошо знакома его сердцу. То был его счастливый подоконник. Почти друг. За пять лет не подводил его ни разу. Стоило присесть на него перед экзаменом, или зачётом, и всё выйдет, как надо, и билет попадётся, какой надо. Однако сегодня беспокойство раздражало его непоколебимую веру редкой и очень звонкой нервной капелью.

Наверное, он отвлекся, потому что Лайге появилась в коридоре, будто из воздуха. Борька поморгал и чуть приподнял руку, приветствуя. Она махнула в ответ. Выглядела, правда, странно.

Какая, впрочем, разница, в каком виде являться на консультацию, безразлично размышлял Борька. Приличный человек, вроде обычно. А как каникулы на горизонте, так панк ей-богу.

Вспомнил, — стукнул себя по лбу, — Она в походе прошлом такая была. Ботинки те же, точно!

От стены, с изображением вида на Кремль позапрошлого века, отделился кусок и двинулся вслед за Лайге. Борьку приподняло на подоконнике, и голос застрял у него в горле. Кусок стены, двигаясь, превратился в высоченного мужика.

“Сиди уж”, — прозвучало у Борьки в голове и невидимая рука, вернула его на место.

Борька собирался крикнуть ей, чтобы она обернулась, но мужик, или нет, пожалуй, просто очень взрослый парень, догнав девушку, схватил за руку, и они скрылись в коридоре.