Каштановый человечек

– Нет, я ведь знал, что это противозаконно. Но… как уже сказано…

– Какое значение имели для вас эти фото?

– Я считал, что они мне фактически… помогали, что ли. Потому что, рассматривая их, я мог сдерживать свои желания. Но теперь вижу, что на самом деле все было совсем не так… Они возбуждали меня. Вынуждали зацикливаться только на одной вещи. Я, помнится, чувствовал, что мне необходимо подышать свежим воздухом. Вот и поехал проветриться. Ну, а что случилось потом – тут уж меня память подводит.

Тули́н перехватывает его извиняющийся взгляд, и хотя лицо у Беккера по-детски бесхитростное, по коже у нее бегут мурашки.

– Кто-нибудь из ваших знакомых знал, что у вас бывают провалы в памяти? Может быть, вы сами кому-нибудь рассказывали об этом?

– Нет, я в тот период вообще ни с кем не встречался. Время по большей части проводил дома. А если и выезжал куда, то только на места.

– Какие места?

– Места преступлений. Новых или старых. Например, в Оденсе или на Амагер Фэллед, где меня и задержали. Но и в другие места тоже.

– А в этих поездках тоже случались провалы в памяти?

– Возможно, но точно я не помню. Так оно с этими провалами и бывает.

– И что еще вы помните о дне убийства?

– Немногое. Ведь у меня все перемешалось: то, что я сам помню, и то, что мне потом рассказали.

– А помните, к примеру, как вы преследовали Кристине Хартунг в лесу?

– Нет. Ее не помню. Помню только, что был в лесу.

– Но если вы ее не помните, откуда же вам известно, что именно вы напали на нее, а потом и убили?

Вопрос ошарашил Линуса Беккера и, похоже, оказался неожиданным для человека, давным-давно признавшего свою вину.

– Так ведь они мне об этом рассказали. И, кстати, еще кое-что вспомнить помогли.

– Кто именно?

– Да те полицейские, что допрашивали меня. Они ведь и вещдоки нашли. Землю на кроссовках. И кровь на мачете, я им ее…

– Но тогда вы утверждали, что не делали этого. Вы сами-то помните мачете?

– Нет, сперва не помнил. Но потом все как-то стало складываться в общую картину.

– А ведь сначала, когда мачете обнаружили, вы утверждали, что ранее никогда его не видели. Что, наверное, кто-то подбросил его в ваш гараж на полку рядом с машиной. И только на одном из последующих допросов признались и заявили, что мачете принадлежит вам.

– Да, все верно, но врачи объяснили, что болезнь именно так и проявляется. Больной параноидальной шизофренией преобразует реальность.

– То есть у вас нет предположений, кто мог подбросить вам мачете, если его вообще кто-то подбрасывал?

– Да нет, никто его не подбрасывал… Я сам его туда положил. Нет, мне сложно отвечать на такие вопросы.

Беккер неуверенно смотрит в сторону двери, словно хочет улизнуть. Однако Хесс наклоняется к нему через стол и пытается поймать его взгляд:

– Линус, ваши ответы просто замечательны. Но мне хотелось бы знать, был ли кто-нибудь рядом с вами в тот период. Кто-нибудь, кто знал, какие чувства владели вами тогда. Кому вы доверились, кого вы случайно встретили или с кем переписывались в социальных сетях или…

– Да не было никого. Не понимаю, чего вы от меня хотите. Мне бы в палату вернуться…

– Не нервничайте, Линус, успокойтесь. Если вы мне хоть немножечко поможете, я думаю, мы сумеем выяснить, что же на самом деле произошло в тот день. И точно узнаем, что случилось с Кристине Хартунг.

Линус Беккер, уже было готовый подняться, неуверенно смотрит на Хесса.

– Вы так думаете?

– Да, я совершенно в этом уверен. Только расскажите, с кем вы тогда контактировали.

Хесс не спускает с него доверительного взгляда. И на миг на наивном испуганном лице Беккера вроде появляется выражение согласия, но внезапно оно расплывается в широченной улыбке.

Линус разражается хохотом. Хесс и Тули́н с недоумением смотрят на невысокого мужчину, безуспешно старающегося унять смех. Когда же Беккер возвращается к беседе, кажется, будто он сбросил маску: на лице его больше нет и следа неуверенности или беспокойства.

– Почему вы не спрашиваете меня о том, что на самом деле хотите узнать?

– Что вы имеете в виду?

– Что вы имеете в виду? – Широко раскрыв глаза и насмешливо ухмыляясь, Линус Беккер передразнивает Хесса. – Вам не терпится узнать, почему я дал признательные показания, хотя никакого преступления, по-вашему, не совершал.

Тули́н смотрит на Беккера: она поражена произошедшими с ним переменами. Он явно совсем сбрендил, и у нее даже возникает желание вызвать главврача – пусть посмотрит, какого прогресса в лечении пациента они на самом деле добились. Хесс старается сохранить хладнокровие.

– О’кей. Так почему же вы признались?

– Заткнись. Тебе за это бабки платят. Неужто они и вправду вызвали тебя домой из Европола, чтобы вытянуть из меня показания, или ты мне липовый жетон только что предъявлял?

– Линус, я не понимаю, о чем ты говоришь. Но если ты не имел отношения к делу Кристине Хартунг, еще не поздно заявить об этом. И тогда мы наверняка сможем помочь тебе и направить твое дело в суд на пересмотр.