Каштановый омут

Проблема заключалась, однако, в том, что она не могла удержать свою душу от грехопадения. Ее тянуло к Адаму с того самого мгновения, когда она услышала его голос. И изо дня в день, чем дольше они оставались вместе, тем сильнее становилось ее желание. Если она уже погрязла в грехе и проклята, есть ли смысл терзать тело? Может ли случиться что-то еще худшее, если она уступит? Джиллиан знала ответ на это. Наказание за дурные мысли не шло ни в какое сравнение с наказанием за дурные поступки.

К сожалению, понимание этого нисколько не приблизило Джиллиан к решению, которое ей следовало принять, – отвергнуть Адама. Ну, будет более суровое наказание, а потом она получит отпущение грехов. Таким образом, больший грех или меньший – разница невелика. Джиллиан вздохнула и повернулась на другой бок. Так почему же она не уступила, когда вдруг слова застряли в горле Адама, и он в упор посмотрел на нее с сомнением и желанием? Почему она убежала? Джиллиан вздохнула снова. Вовсе не стыдливость прогнала ее прочь. В желании Адама мелькнула какая-то тень – вот что. Вздохи Джиллиан сменились тихими рыданиями. Если бы она уступила, он принял бы ее за шлюху.

Вот почему она сопротивляется. Джиллиан не боялась ада. Она так долго жила в аду, что маленькое счастье казалось ей справедливым вознаграждением за все ее страдания. Что она не могла решить с самого начала, так это то, будет ли какое-нибудь счастье в том, что она уступит Адаму. Еще неизвестно, что окажется хуже – сопротивляться Адаму или переживать его презрение, после того как он снизойдет попользоваться ею.

Джиллиан не сразу столкнулась с этой проблемой. Ее страх быть изнасилованной незваными гостями исчез почти одновременно со страхом быть убитой. Еще в тот же день, когда Тарринг был захвачен, Джиллиан поняла, что эти захватчики гораздо порядочнее, чем были когда-либо ее так называемые покровители. Она видела также, что Адаму она нравилась, но лорд Иэн и лорд Джеффри относились к ней иначе. Для одного она была ребенком, для другого – врагом, а если не врагом, то кем-то, нуждающемся в пристальном наблюдении. В тот же день за обедом она узнала, кроме всего прочего, что лорд Иэн и лорд Джеффри были так привязаны любовью к своим женам, что ни на кого больше не поглядывали.

Через несколько минут Джиллиан нашла успокоение, переключившись мыслями на то, что рассказал ей Адам о своей матери и сестре. Она и не подозревала, что могут быть такие женщины и что мужчины могут принимать их такими. Однако было очевидно, что Адам любил и уважал их; фактически – Джиллиан поняла это, хотя Адам не произнес этого напрямую, – он смотрел на женщин иного склада с добродушным презрением. Они ему казались подобными собакам и лошадям, которых нужно использовать и лелеять, как они того заслуживают, даже ценными в некотором смысле, но не существами мыслящими и чувствующими. Она поняла также, что восхищение, читавшееся в глазах Адама, отчасти относилось к тому, что то, как она сдала Тарринг, обеспечив безопасность не только слуг, но даже отряда наемников, он ошибочно посчитал доказательством ее ума и мужества.

Хотя ей поначалу было трудно в это поверить, теперь Джиллиан убедилась, что дело обстояло именно так. Ее спор с Адамом о долге короля перед своими баронами и баронов перед королем доказывал это. Саэр вбил бы ей обратно в рот ее первые же слова. Женщине не подобало, по мнению Саэра, даже слушать такие разговоры, а уж осмелиться высказать свое суждение, пусть и соглашаясь, значило нарываться на побои. Адам, напротив, воспринял ее вторжение в разговор как похвальный знак интереса, и, когда, осмелев, она рискнула не согласиться с чем-то, ей не велели придержать язык. Без тени раздражения Адам просто попытался убедить ее в правоте своей точки зрения.

Это была напрасная трата времени. Джиллиан поверила бы даже, что свиньи летают или что снег горячий, если бы это утверждал Адам. Однако она обладала достаточной проницательностью, чтобы сообразить, что Адам вовсе не хочет этого. Он хотел, чтобы она понимала, что он говорит, спрашивала, если не поняла, и высказывала возражения, если они у нее есть. Только после того, как она заметила что-то насчет снабжения провизией отряда в походе, Адам запнулся и посмотрел на нее с той самой смесью сомнения и желания. Джиллиан затаила дыхание, остановив рыдания. Она опять вернулась к корню проблемы – отдаться или не отдаться.

Когда Адам сказал, что останется в Тарринге после отъезда лорда Иэна и лорда Джеффри, ее первоначальная радость уступила место недолгому страху перед тем, что он будет способен сделать, когда сдерживающая сила в лице его отца и зятя исчезнет. Почти в то же мгновение, когда страх коснулся Джиллиан, его затмил поток страстного удовольствия. Мысль оказаться в объятиях Адама была вовсе не страшной. Ее пронзил такой приступ желания, что голова ее закружилась, и тут же она покраснела от стыда за свое вожделение и убежала.