Каштаны на память

В созданном по решению Государственного Комитета Обороны территориальном партизанском штабе полковник Веденский возглавляет инженерный, то есть диверсионный, отдел, один из главнейших. После того как Опенкин доставил пленных Гейдена и Броера, настроение у полковника Веденского улучшилось. Узнав о показаниях пленных саперов, те, кто не верил в успех радиомин в партизанской войне, вынуждены были признать, что Веденский имел все основания отстаивать свою идею о применении на железных дорогах противника МЗД-5 (мин замедленного действия). Правда, эти мины требуют опытных минеров, а потому отдел инженера Веденского должен подготовить свыше пяти тысяч подрывников, которые сумеют пользоваться МЗД и смогут нанести ощутимый удар по коммуникациям противника. Для будущей операции Илья Гаврилович уже придумал и название — «Битва на рельсах»…

Шаблий поднялся с земли, отряхнув сухие стебельки травы, прицепившиеся к брюкам, и вдруг перехватил погрустневший взгляд одного из парашютистов. Подошел к хлопцу.

— О чем задумался, Киселев? — спросил негромко.

Тот лишь виновато улыбнулся и тяжело вздохнул. Шаблий расспрашивал его о доме, о матери и даже о девушке. Пообещал писать всем письма, пока Киселев и весь десант будут во вражеском тылу. Он и писал подробные письма, успокаивая родных и близких. Иногда Шаблий приглашал на аэродром кого-нибудь из членов правительства Советской Украины, находившихся в то время в Ворошиловграде. Был убежден, что такая чуткость — немаловажная поддержка десантникам, отправляющимся на выполнение опасного задания.

— Как мы там поместимся вместе с бомбами? — кивнул Колотуха на самолет. — Это же надо согнуться в три погибели.

— Поместишься! — заверил Рубен, который был и ростом выше, и в плечах шире, как борец.

— В твой самолет, Артур, меньше людей втиснут из-за твоих плеч, — заметил Колотуха.

— Зато у нас будет еще стокилограммовый мешок с минами, — не растерялся Рубен.

— Сядешь верхом на этот мешок, как Вакула на черта, — вмешался Андрей Стоколос, — и… в немецкий тыл за черевичками для своей Сильвии или Алмы.

— Я женюсь на твоей землячке, — покачал головой Рубен. — На Марусе.

— Хорошо, что я уже женат на Галине Цымбал, — пошутил Колотуха. — А то за этими латышами да осетинами и дивчины на своей родной земле не найдешь, хоть на Кавказ лети.

— По самолетам! — прозвучала команда.

Десантники поднялись, стали дружно проверять, все ли привязано как следует к парашютным лямкам, ремням. Перевязаны бечевками были даже сапоги, чтобы не соскользнули с ног. Пилотки и фуражки хлопцы попрятали в мешки, и сейчас теплый ветер с востока нежно ласкал их волосы.

— Пошли, братцы! И никаких гвоздей! — тихо сказал командир десанта.

— Отец! Скажи ей… пусть не сердится, — задержавшись на минутку, тихо сказал Андрей, кусая губы. — Я не мог иначе. Леся должна это понять.

— Скажу. Все будет в порядке, сын. Будь осмотрителен. Я, видишь ли, хотел послать тебя в спецшколу, война ведь в июне сорок второго не кончается.

— Не нужно об этом. Я с хлопцами своей заставы.

— Ты прости меня, — тихо обронил Семен Кондратьевич. — Знаешь, я бы сам сейчас парашют за спину — и с вами. Было бы стократ легче, чем посылать тебя в третий раз.

Стоколос шагал рядом с отцом вслед за десантниками.

— Когда же действительно придет этот день — и мы, десантники, партизаны, выйдем навстречу своей армии? А, отец? Скоро? Наши ведь развернули наступление под Харьковом.

— Настанет, сынок, непременно настанет!

Один за другим влезали десантники в чрево самолета через бомбовые люки. На первом «бомбовозе», как шутили ребята, должны лететь Опенкин, Гутыря и Стоколос с бойцами, другую группу возглавил Мукагов, третью — Рубен и Колотуха.

Последние парашютисты влезли в самолет, и бомбовые люки закрылись, стало темно, тесно, каждый сидел, подобрав ноги, наклонив голову. Свободно было только рукам, но и ими никак не достать до одеревеневшей шеи.

Генерал Шаблий долго стоял и смотрел на три бомбардировщика, которые перенесут дорогих его сердцу людей в тыл врага. В самолете не было иллюминаторов, и потому никто из пограничников не мог видеть его одинокую фигуру. «Не рассеялись бы во время десантирования… — с тревогой думал Семен Кондратьевич. — Скорость у самолета не та, что у транспортного. Да и низко спуститься он не может…»

Загудели моторы. Бомбардировщики медленно стронулись с места и поползли, слегка покачиваясь на бетонной дорожке. Еще минута — и, разогнавшись один за другим, ДБ-3 оторвались от земли, сделали круг над аэродромом и стали набирать высоту.

А у партизан-парашютистов свои заботы в эти длинные минуты. Прыгать с самолета, да еще впервые, страшновато. Однако о тренировочных полетах не могло быть и речи: где взять свободные самолеты для этого?

Иногда по бомбардировщикам стреляли немецкие зенитки, и самолеты забирались еще выше, а их пассажиры спинами и ранцами наваливались на тех, кто сидел сзади. Временами ДБ-3 падал вниз, и тогда каждый чувствовал себя совсем невесомым.