Каштаны на память

Этим другим был ее двоюродный брат Терентий Живица. Он рассказывал ей и Оленеву о картинах и цветах, которые видел в той хате. Но о сабле ни слова. Наверно, такая уж это большая тайна. Может, кроме Терентия, знает и Иван. Что же сказать этой милой, измученной женщине?..

— Сомневаюсь я. Но как только Терешка и Иван придут, все скажу им, что от тебя услышала… А сейчас тебе надо поесть, Галя!

Возле хаты вдруг пророкотал и заглох мотор автомобиля. Надя насторожилась. Шум этого мотора она узнала и скривилась, будто от боли.

— Ты побледнела, Надя? — со страхом спросила Галя.

— Есть от чего. Это приехал один из охотников за пограничниками, что остались по эту сторону.

Она не ошиблась. Вошел Перелетный — раскрасневшийся, возбужденный и уже под хмелем.

— Так кто твой муж, Надежда батьковна? Артиллерист из сто семьдесят третьего гаубичного полка, кашевар или, может, как и брат твой, пограничник?

— Сколько можно об этом плести, господин цугфюрер? — притворно рассердилась Надежда.

— Где твой Лосев сейчас?

— А где вы пропадали столько времени? — Кокетливо спросила Надя.

— Выполнял весьма важное задание под Белой… — многозначительно ответил Перелетный.

— Пошел Иван, как и вот люди, менять, — буркнула Надя.

— Что менять-то? Что у вас есть, чтобы менять?.. Чего он все время исчезает куда-то? Что там у него за дела? — горохом из мешка посыпались вопросы.

— А что вы так со мной разговариваете? Придет — поговорите с ним сами! Ревнует он меня к вам, вот и идет из дому, — ответила Надя, отводя взгляд от Галины, и примирительно спросила: — Что нового в Киеве?

— Что там нового? Разгромили коммунистическое подполье. Кто бы подумал, доктор Миронович из нашего села — их связной! Схватили его на горячем… На явочной квартире у какого-то арсенальца!

Под Галиной закачался пол. «Неужели Мироновича застали в нашей хате? Но он ведь ушел, еще когда я была дома!» Она притворилась, будто закашлялась.

— Что, девица, поперхнулась хлебом? Не нужно так жадничать… Верно, из Киева?

— Из Киева, — кивнула головой и вышла в сени.

— Судьбинушка моя! Дай силы не выдать себя! — шептала Галина, открыв двери и подставляя лицо ветру.

Наконец отважилась зайти в хату, приготовившись к самому страшному.

— Головокружение, давно крошки не было во рту, — объяснила, садясь за стол.

— Просто напасть с этим подпольем. Уже второй раз накрыли. Не понимаю: что это им дает, кроме смерти? — вслух размышлял Перелетный.

Надя тем временем прислушивалась к какому-то разговору на улице. «Неужели Иван возвратился? Надо предупредить о Галине!»

Набросив платок, выскочила на улицу, кинулась целовать смущенного Ивана на глазах у шофера, который привез Перелетного.

— У нас Галина с «Арсенала», — шепнула между поцелуями. — Она тебя знает! И Вадим тут…

— Вот именно, — спокойно заметил Иван. — И когда уж его не будет в нашей хате?

— Может, в том, что он есть, и наше спасение, — прошептала Надя. — Веди себя, будто ты ее не знаешь.

— Только бы она сама не выдала себя.

Оленев первым вошел в хату, поздоровался с Вадимом.

— Наконец-то, господин Перелетный, вы пожаловали не один, а со своей медхен! Хороша она у вас!.. — начал Оленев и быстро обратился к Галине: — Будем знакомы — Лосев Иван, бывший кашевар сто семьдесят третьего гаубичного полка.

— Я с дороги, — ответила Галина, поднявшись. — Пришла разжиться продуктами. Ребенок маленький.

— А я думал… Угу! — промолвил задумчиво Оленев, подмигивая Галине. — А я думал, вы с господином Перелетным. Это уже хуже, значит, господину, как и раньше, нравится моя Надежда. Другого выхода нет для меня, как оставить этот дом.

— Вот видала, милая, такого мужа? Человек зашел в гости.

— Вот именно… Это такие гости, что хозяевам ломают кости!

— А он со своей ревностью. Ну и иди себе прочь! — прикидывалась рассерженной Надя.

— Что наменял, Иван? — спросил Перелетный.

— Что наменял, то и пропил! — ответил Оленев.

— Смотри, Надя, его какая-то молодуха угощает. Всегда навеселе возвращается, — пошутил Перелетный. — Или, может, скажешь, выпивал с немецкими солдатами?

— Вот именно! Встретил добрых немцев, и они выпили с калекой. У самих тоже настроение, как у меня… Разве не слыхали, господин Перелетный, что они как в песне «Потеряла я колечко, потеряла золотое…». Триста тридцать тысяч немецких солдат накрылись в Сталинграде: одни убиты, другие в плену. Плачет шесть дней вся Германия. Как же солдатам не печалиться? А меня кручина берет от думки, что к любимой жене наезжает такой видный господин.

Оленев стегал словами Перелетного. Новость, о которой он сообщил, уже не была новостью для Вадима. Этому Лосеву или действительно рассказали солдаты, или же он где-то слушает радио. Конечно, не дома, а там, куда ходит с мешком. «Посмотреть бы, что у него в мешке… Может, рация?..»

— Что-то ты, кашевар из гаубичного, стал нахалом, если такое несешь в моем присутствии! А ну вытряхни мешок, что там у тебя! — приказал Перелетный.

— Вот именно! У меня одна рука. Вытряхивай сам!