Каштаны на память

И тогда, 21 июня, в последнюю мирную ночь, было звездно. Тогда сердце, казалось, не помещалось в груди, потому что он и Леся сказали друг другу: «Я люблю…» Всегда будет вспоминать Андрей смуглое и одновременно румяное, как пламенеющая роза, лицо Леси, ее улыбку. Будет помнить и Таню, тоже хрупкую, нежную, чем-то похожую на яблоневую ветку (может, потому, что прощались они в начале мая сорок первого года под расцветающей яблоней), не забудет и ее мечту о женихе в красивой форме морского командира или летчика. Может, Таня и шутила, но Андрей поощрял ее выбор. А вот Вадим Перелетный, ее сосед, с какой-то неприязнью говорил: «Какой толк, что закончил военное училище? Пошлют в какую-нибудь дыру и хоть волком вой. Только олухи могут идти после десятого класса в военное училище или вообще в армию. А твой избранник, Таня, Андрей Стоколос, — совсем оригинал. На границе погибли отец и мать. И это ему не пошло впрок. Теперь просится на заставу! Похоже, что у него не хватает шариков в голове. Ладно, пусть послужит, а я тем временем закончу учебу. Потом и ты подрастешь. Я ведь смотрю на тебя как на свою невесту».

Все это Таня пересказала Андрею в тот вечер, когда они прощались. Он представлял, как горели черные с поволокой глаза Вадима, как вздрагивали толстые маслянистые губы, когда он говорил: «Я ведь смотрю на тебя как на свою невесту».

Стоколос и его друзья — Павло Оберемок и Гнат Тернистый знали, что бахвальства Вадиму Перелетному не занимать.

В радиоузле, где ребята собирались вечерами и куда иногда заходил Перелетный, приехав на каникулы, он с гордостью рассказывал, что его однокурсники монтируют телевизор, а ему поручили изготовить телевизионный диск. Однако Перелетный рассказывал таким тоном, будто он сам является изобретателем телевизора.

Пусть хвастается! Может, парень влюблен в свою физику и ему все другое ни к чему. Может, радиотехника — это его призвание, его стихия, его жизнь. Так считали Павло Оберемок и Гнат Тернистый. Но Андрей в словах Вадима чувствовал открытое пренебрежение к ним, тем, кто моложе на шесть-семь лет. Сын погибшего пограничника, хорошо знавший, что такое бой на границе, что такое опасность, он не мог не поражаться и пренебрежению Перелетного к военным. Да за это Андрей не только студенту дал бы затрещину, но и ученому, если бы тот так оскорбил военных, охраняющих Отчизну от врагов.

По этому поводу между Андреем и Перелетным возникали стычки. По этому поводу Вадим говорил ребятам, что Андрей злится из-за Тани, которая, если Перелетный захочет, побежит за ним. Но он пока, мол, не торопится. Еще надо кончить университет, а потом его оставят работать на кафедре, и вот тогда будет устраивать личную жизнь. А таким, как Андрей, суждено идти в армию…

— О чем думаешь? — обратился Оленев к Андрею, чувствуя, что тот замолк неспроста.

— Так, про дом вспомнил… Давай спать, завтра в дорогу.

2

Где-то в углу цвиркал сверчок. Пахло мукой и спелыми яблоками. Тихо шуршала мышь.

Время от времени сквозь лес волнами пробивались очереди крупнокалиберных пулеметов. Все эти звуки, как бы из разных эпох, сплетались, раздирая противоречиями душу Максима и Галины.

Они лежали на полу рядом, укрывшись толстой дерюгой, от которой пахло солнцем и льном. Лежали притаившись и вроде боялись не только говорить, но и дышать. Ее голова лежала на его руке. Губы Максима слегка касались ее чела и волос.

— Чего ты молчишь? — Галина удивлялась, что всегда веселый, говорливый и остроумный Максим вот уже столько времени не промолвил ни слова. Только целует. Да и сам Максим не узнавал себя: впервые он так молчит. Что-то изменилось в нем. Верилось и не верилось, что он вместе с Галей. Ему и радостно было — ведь любит ее, но и тревожно — неизвестно, что сделает война с ними завтра.

— Расскажи что-нибудь о себе, — попросила Галя.

— Да ты почти все знаешь. Жил в Одессе, учился в школе, а вырос — работал шлифовальщиком на заводе. Потом граница…

— Окончится война, приезжай в Киев. Иди на «Арсенал». Очень славный завод! — с гордостью сказала Галя.

Про войну она сказала походя, спокойно. В эти минуты в мире, что начинался от подворья лесника, не было слышно ни выстрелов, ни взрывов и дышалось легко. Воздух, настоянный на аромате спелых яблок, туманил голову. И ей казалось, что так будет всю жизнь, вечно.

И внезапно молнией пронзила мысль: «Что будет потом?! Когда кончится эта война с ее выстрелами, ревом самолетов, свистом бомб, взрывами снарядов, пожарами и виселицами на дорогах, по которым прошли фашисты? Что будет потом? Что будет со мною? С нашей любовью?..»

Галина прижалась к Максиму.