Касьянов год

— Страшно даже подумать, сколько людей могли задавить этим ремешком, — сказал из-за плеча Лыков. — Помните наш разговор? Убедились, какие это мирные жители?

По бледному лицу Алексея Алексеевича ходили тени. С трудом уняв злость, он ответил:

— Помню. Убедился.

Сыщик встал перед Дудкой:

— Ну, сочтемся, Аким Харитоныч?

— Бийте, пане Лыков, — ответил тот, не моргнув глазом. — Ваша влада.

Лыков ударил так, чтобы сломать мазу челюсть сразу в четырех местах. Врезал и отошел. Трактирщик распластался по земле. Фартовые смешались.

— Поручик, распорядитесь дальнейшим, — приказал Дикая Мавра. Шелофостов тут же обратился к своим людям:

— Видели, ребята, что у них в карманах лежит?

— Так точно!

— Это горлорезы. Преподайте им урок. Убивать нельзя, но проучить следует. Приступайте.

Лыков с Мавриным не стали наблюдать за расправой. Они отошли к своим коням, постояли, поговорили о каких-то пустяках. С дороги доносились звуки ударов и стоны. Потом все кончилось.

— Ну, прощайте, — сыщик протянул генералу руку. — Спасибо вам, Алексей Алексеевич. Вы мне, весьма вероятно, жизнь спасли.

— Однако, скажу я, служба у вас опаснее военной.

— Что поделать? Кто-то должен грязь вычищать.

На всякий случай Маврин приставил к Лыкову двух разведчиков. Сыщик подстраховался и решил ехать не в Москву, а в Одессу. Верховые сделали крюк и вышли к станции Боярка. Здесь питерец сдал солдатам казенного коня и вручил по трешнице. Перекрестился и вошел в вагон.

Погони за ним, разумеется, не было. Через три дня Лыков прибыл в Петербург. С вокзала явился на службу и сделал доклад директору Департамента полиции.

Зволянский слушал и с каждой минутой мрачнел. Когда надворный советник закончил, Сергей Эрастович спросил:

— Значит, доказательств вины Асланова у тебя нет?

— Ни малейших.

— Что намерен делать?

— А что я могу сделать? — ответил Лыков. — На усмотрение начальства.

— Уж нет, я на себя не возьму! — воскликнул действительный статский советник. — Идем к министру.

Сипягин смог принять их только поздно вечером. Так же мрачно он выслушал доклад и задал тот же вопрос. Лыков ответил чуть более обстоятельно:

— Снять околоточного надзирателя вполне во власти вашего высокопревосходительства. И, сказать по правде, такому негодяю, как Асланов, не место в полиции.

— А если вы ошибаетесь на его счет? Мы уволим тогда честного и полезного человека.

— Я не ошибаюсь. У меня просто нет доказательств.

Тут встрял Зволянский:

— Дмитрий Сергеевич, я знаю Лыкова много лет. Он все свои дознания доводил до суда. Это первая осечка. Да и осечка ли? Я ему верю. Если Алексей Николаевич говорит, что надзиратель Асланов связан с преступниками, значит, так и есть.

Сипягин подумал-подумал и сказал:

— Поехали к Витте. Это ведь он кашу заварил. Пусть теперь хлебает ее с нами вместе.

Министр финансов принял полицейских у себя в гостиной. В комнатах мелькнула жена Витте Матильда и сразу исчезла… Лыков в третий раз за день изложил произошедшие в Киеве события.

Витте внимательно изучил бумаги Прозумента. Потом тоже задал вопрос, но другой:

— Значит, Михаил Меринг отношения к убийству не имеет?

— Не имеет. Он нанял уголовных… образумить Афонасопуло. А те перестарались. Убивать Меринг не хотел.

Сановник покосился на своего приятеля-министра. Сипягин кивнул:

— Разумеется, дальше нас не уйдет.

Витте чуть не плюнул с досады:

— Говорил мне Федор Федорович Меринг, что старший из его сыновей кончит дурно. И оказался прав…

Все молча ждали продолжения.

— Михаил — сильный математик, — опять заговорил после паузы министр финансов. — Из него вышел бы хороший ученый. Но, как сказал мне однажды старый доктор, у него характер игрока. Плохо, очень плохо.

— Что плохо? — спросил Сипягин. — Дела против него мы открывать не станем.

— Отвратительно!

— Но почему?

— Потому, — объяснил один министр другому, — что Меринг пятнает мое имя.

— Разорится и перестанет.

На этих словах Витте встал и протянул Лыкову руку:

— Алексей Николаевич, я весьма признателен вам за ваш рассказ. И за проделанную в Киеве работу.

Тут же обернулся к Сипягину:

— Поужинаешь с нами?

Зволянский с Лыковым тихо удалились. Сановники не обратили на их уход никакого внимания.

Утром следующего дня Лыков отправился на почту. Вложил в ценный пакет золотой крест и короткую записку, в которой сообщал в Харьков сестре Володимерова о смерти брата. И о том, что тот в последние свои минуты вспоминал о ней. Еще указал, что Володимеров умер в Киевской тюрьме, находясь под следствием, и обвинялся в грабежах с убийствами.