«Каскад» на связь не вышел

И вот стоит он в зимней промозглой ночи, осуждающе глядя на мир пустыми глазницами окон, обдуваемый холодными сырыми ветрами, промокший под мелкой занудной моросью, обожженный и многократно пробитый пулями и осколками снарядов, почерневший от горя в пламени пожаров, памятником человеческой глупости, оказавшейся на каком-то историческом отрезке сильнее разума. Памятником лютой ненависти к своему народу – и народу, еще недавно бывшему братом и другом и вдруг в одночасье ставшему злейшим врагом. Врагом, которому, оказывается, нельзя простить войну, начатую пращурами обоих народов в ХVI веке и длившуюся с перерывами 300 лет. Нельзя простить депортацию чеченцев и ингушей, осуществленную тираном – кстати, тоже горцем, – погубившим заодно миллионы жизней ненавидимого теперь чеченцами русского народа и других народов бывшего единого и нерушимого Союза братских республик. Но нет уже тех тиранов, нет царей – завоевателей Кавказа; зачем же мстить всему русскому народу, который не меньше, а, пожалуй, гораздо больше претерпел от тех же сатрапов, что терзали веками и чеченцев? Ведь первым народом, попавшим в жернова большевистских репрессий, были отнюдь не горцы, населявшие Кавказ. Первыми подверглись жесточайшим преследованиям казаки, жившие столетиями бок о бок с чеченцами, давно переженившиеся и притерпевшиеся друг к другу в результате многовекового соседства и совместного освоения далеко не ласковых кавказских земель. И земли изгнанных с насиженных мест и порубанных шашками, расстрелянных вместе с женами и детьми на окраине города Беслан казаков были отданы большевиками тем же чеченцам, правнуки которых теперь числят казаков своими злейшими врагами. Ведь, как сказал Николай Васильевич Гоголь устами своего классического персонажа, несгибаемого казака Тараса Бульбы, «дерево, политое кровью, может породить только плоды ненависти»…

Подавленные жутким, каким-то нездешним, неземным видом руин Дворца, смотрели разведчики на этот символ дудаевской эпохи. Теперь, когда их разделяло несколько десятков шагов пустыря, в который превратилась некогда красивейшая на Северном Кавказе площадь, Дворец вызывал какое-то щемящее чувство…

Небо на востоке начало медленно сереть. Рваные, набухшие холодной влагой тучи, подгоняемые северным ветром, тяжело надвигались на обугленный каркас здания…

Саперы, ушедшие вперед, чтобы расчистить проход, наконец подали знак, что путь безопасен. Прикрывая друг друга, разведчики быстро пересекли площадь и ступили под своды Дворца.

Огромный вестибюль был завален обломками строительных конструкций, превращенной в хлам мебелью, кучами обгоревших бумаг. Под ногами противно скрипело битое стекло и тысячи рассыпанных по полу гильз. В углу вестибюля, тщательно укрытый промасленной ветошью, стоял ДШК с заправленной в окно приемника лентой. Рядом на полу были выложены цинки с патронами и ящик гранат Ф-1.

– Командир, подвальные помещения были заминированы, – доложил сапер Саня Чечен, прозванный так за черную как смоль бороду и горбатый нос, хотя по национальности был чистокровнейшим хохлом. – Мы проходы разминировали, а дальше без команды лезть не стали. Там двери металлические; в принципе можем аккуратно открыть…

– Не до этого пока, – ответил Седой. – Давайте укрепляйтесь. Готовьте себе места для обороны. Сейчас вывесим флаги, и «чехи» повалят к нам в гости пачками.

Разведчики деловито засуетились, обустраивая стрелковые ячейки. Выбитые из стен здания кирпичи, различные тряпки, набитые осыпавшейся штукатуркой, ложились в оконные проемы, образуя амбразуры. Остатки мебели превращались в полочки для запасных магазинов и гранат. ДШК был выставлен в дверной проем и обложен изготовленными из тряпья мешками со штукатуркой и твердыми фракциями валявшегося на полу мусора.

* * *

Седой, проходя по холлу, глядел на своих пацанов, на их серые от усталости, заострившиеся лица, покрытые жесткой многодневной щетиной. На почерневшие от ружейной гари и грязи руки, споро выкладывающие на удобные для боя места боезапас. На изодранное, грязное, опаленное обмундирование, у большинства – в заскорузлых, почерневших пятнах крови. Почти все получили в ходе рейда ранения и травмы, поскольку не в человеческих силах было проделать такой тяжелый, полный смертельных опасностей путь и остаться невредимым. Они все были на пределе человеческих возможностей, но Седой прекрасно знал, что, когда начнется бой, у ребят откроется «второе дыхание» и они будут биться до конца. До победного конца…

Он смотрел на них, и сердце сжималось от боли. Уже погибли, обеспечивая безопасный проход остальным, Олег Миляев и его разведчики. Погиб старший матрос Игорь Круглов, уведя за собой боевиков и дав возможность Шайтанычу вынести раненых в безопасное место. Неизвестно, выживет ли Коля Панасенко, совершивший беспримерный подвиг, пожертвовавший своей жизнью, чтобы спасти боевых товарищей. Двенадцать разведчиков их сводного отряда получили тяжелые ранения и были отправлены в тыл. Молчанием в эфире отвечали на радиозапросы группы Калиниченко и Гладкова…