Каспар, Мельхиор и Бальтазар

— Страх… Однажды ясным апрельским утром ты прогуливаешься по парку возле своего дворца. Все располагает к миру и счастью. Ты расслабляешься, ты отдаешься ароматам, щебету птиц, теплому ветерку. И вдруг откуда ни возьмись хищный зверь, вот-вот он бросится на тебя. Надо сопротивляться, приготовиться к битве не на жизнь, а на смерть. Тебя охватывает страшное волнение. В течение нескольких секунд мысли твои разбегаются, ты не в силах позвать на помощь, руки и ноги тебя не слушаются. Это и зовется страхом. Я бы назвал это упрощением. Обстоятельства требуют от тебя коренной метаморфозы. Человек, совершивший беззаботную прогулку, должен стать борцом. Это не может произойти без переходной стадии, когда ты разжижаешься наподобие куколки в коконе. Из этого разжижения должен выйти мужчина, готовый к борьбе. Будем надеяться, что это произойдет вовремя!

Он встал и молча прошелся по комнате.

— Эту теорию переходной стадии разжижения, безусловно, еще ярче можно проиллюстрировать на примере целого народа. Страна, в которой происходит смена политического правления или просто смена властителя, обычно переживает период смуты, когда все административные, судебные и военные органы словно бы растворяются в анархии. Без этого не может утвердиться новая власть.

Метаморфозу же, превращающую гусеницу в бабочку, можно считать просто образцовой. Я часто испытывал искушение увидеть в бабочке цветок животного мира, который как бы по закону мимикрии, сливающей насекомое с листвой, расцветает на растении, именуемом гусеницей. Я называю эту метаморфозу образцовой, потому что успех ее поразителен. Ну можно ли представить себе более высокое преображение, нежели то, что зачинается серой ползучей гусеницей и завершается бабочкой? Далеко не все и не всегда следуют этому примеру! Я ссылался на народные революции. Но сколько раз бывало, что тирана лишали власти ради того лишь, чтобы освободить место для тирана еще более кровавого! А дети! Разве нельзя сказать, что переходный возраст, превращающий мальчиков в мужчин, — это превращение бабочки в гусеницу?

Потом Маалек ввел меня в маленький кабинет, где застоялся крепкий запах снадобий. Здесь, объяснил Маалек, он приносит в жертву бабочек, которых хочет сохранить навеки, распиная их с развернутыми крыльями. Едва они вылупятся из куколки, еще влажные, смятые и трепещущие, он помещает их в маленькую застекленную клетку, герметически закрытую. Там он наблюдает за тем, как они пробуждаются к жизни и расцветают под лучами солнца, а потом, прежде даже, чем они сделают первую попытку взлететь, удушает их, вводя в клетку зажженный кончик палочки, пропитанный миррой. Маалек очень ценил эту смолу, которая сочится из одного восточного кустарника[4] и которую древние египтяне использовали для бальзамирования своих усопших. Маалек видел в ней символическую субстанцию, которая дает возможность плоти, подверженной разложению, достигнуть нетленности мрамора, смертному телу — бессмертия статуй… а этим хрупким бабочкам — плотности драгоценного камня. Он подарил мне сгусток мирры, я его сберег и сейчас, когда пишу эти строки, держу его в своей левой руке — я гляжу на эту чуть маслянистую красноватую массу, испещренную белыми полосками, — на моей руке сохранится от нее стойкий запах сумрачного храма и увядших цветов.

Позже Маалек впустил меня в свое жилище. Мне запомнились только тысячи бабочек, заключенных в плоские хрустальные коробки, которыми были увешаны все стены. Маалек долго перечислял мне их названия — здесь были сфинксы, павлины, ночницы, сатиры, — и я как сейчас вижу Большую перламутровку, Аталанту, Хелонию, Уранию, Геликонию, Нимфалу. Но больше всего восхитило меня семейство Кавалеров-знаменосцев, и не столько из-за их «шпор», своего рода тонкого изогнутого продолжения задних крыльев, сколько благодаря эмблемам, заметным на их спинке, — эмблемы эти чаще всего представляли собой геометрический рисунок, однако иногда это было отчетливо фигуративное изображение, например голова, да, мертвая голова, а иногда и живая, чей-то портрет; мой портрет, уверил меня Маалек, преподнеся мне в коробочке из цельного розового берилла Кавалера-знаменосца Бальтазара, как он торжественно окрестил бабочку.