Каспар, Мельхиор и Бальтазар

После этой речи архангела настало благоговейное молчание — как бы провал перед наступлением страшного и прекрасного переворота, который оно возвестило. Каждый на свой лад и по мере своих сил пытался представить, каковыми будут новые времена. Вот тут-то и раздался скрежет цепей, ржавых болтов и смех навзрыд, нелепый и гротескный, — это был я, это было громовое «Ии-аа!» осла, стоящего в яслях. Да, это был я, что вы хотите, терпение мое истощилось, пора было положить этому конец. Ведь, ясное дело, нас снова, в который уже раз, забыли. Я не пропустил ни слова из разговора, но не услышал, чтобы помянули про ослов.

Все засмеялись — Иосиф, Мария, Гавриил, пастухи, мудрый Сила и вол, который ничего не понял, и даже Младенец весело заколотил ручонками и ножонками в своей соломенной колыбели.

— Само собой, — сказал Гавриил, — ослы тоже не будут забыты. Конечно, всесожжения их не касаются. На памяти священнослужителей еще не бывало, чтобы на алтаре заклали осла. Слишком много чести для вас, смиренные ослики! А между тем заслуги ваши велики — на вас взваливают непосильные ноши, вас бьют, оскорбляют, держа впроголодь. Но не думайте, что ваши беды ускользнули от глаз архангела. Вот, например, я отлично вижу глубокую гноящуюся ранку за твоим левым ухом, Кадишуйя, и страдаю вместе с тобой, бедный мученик, когда твой хозяин день за днем ковыряет ее заостренной палкой, чтобы боль подстегнула твои угасающие силы…

И архангел протянул свой лучезарный палец к моему левому уху, и тотчас глубокая гнойная ранка, не ускользнувшая от его внимания, затянулась, более того — она покрылась жесткой и плотной мозолью, которую никогда уже не сможет проколоть никакое острие. Я тотчас восторженно затряс своей гривой, издав победное «Ии-аа!».

— Да, добрые и скромные помощники человека в его повседневных трудах, — продолжал Гавриил, — вы будете вознаграждены Великой Историей, которая начинается нынче ночью, и награда послужит вашей вящей славе.

Однажды в воскресенье — это воскресенье назовут впоследствии Вербным — Господь отвяжет в деревне Вифании неподалеку от Масличной горы ослицу с осленком. Апостолы положат плащ на спину молодого осла, на котором никто еще не ездил, и Иисус сядет на него. И Господь совершит свой торжественный въезд в Иерусалим через Золотые Ворота, красивейшие ворота в городе. Ликующая толпа будет встречать пророка из Назарета криками: «Осанна сыну Давидову!», и ослик будет ступать по ковру из пальмовых ветвей и цветов, которыми жители города выстелют мостовую. А ослица будет следовать за ними, крича: «Ии-аа! Ии-аа!», чтобы объяснить всем: «Это мой осленок! Мой сынок!», потому что такой гордости не довелось испытать ни одной ослице в мире.

Вот каким образом кто-то наконец впервые подумал о нас, ослах, о наших нынешних бедах и грядущих радостях. Но для этого понадобилось, чтобы на землю прямо с небес спустился архангел. И я сразу почувствовал, что меня приняли в большую Рождественскую семью. Я больше не был непонятым одиночкой. Какую чудесную ночь могли бы мы провести все вместе в уюте нашей общей, святой бедности! И после скоромного утра полакомиться вкусным обедом!

Увы! Богатые всегда вмешиваются во все. Они в самом деле ненасытны, они хотят завладеть всем, даже бедностью! Кто бы мог вообразить, что эта обездоленная, устроившаяся между волом и ослом семья привлечет к себе царя? Я сказал — царя; какое там! Трех царей, да вдобавок настоящих восточных владык с роскошной и шумной свитой, с верховыми животными и балдахинами!

Пастухи успели удалиться, и безмолвие снова окутало эту удивительную ночь, как вдруг деревенские улочки наполнились громкими звуками. Бряцали удила, шпоры, оружие, в свете факелов сверкали пурпур и золото, раздавались приказы и возгласы на диковинных языках, и главное — показались странные силуэты животных, прибывших с другого конца света, — тут были нильские соколы, собаки, зеленые попугаи, красавцы кони, верблюды с крайнего юга. Недоставало только слонов.

Сначала любопытство собрало большую толпу. В деревнях Палестины отродясь не видали такого зрелища. Можно сказать, богачи не пожалели денег, чтобы украсть у нас наше Рождество! Но, в конце концов, что слишком, то слишком. Люди стали расходиться и попрятались по домам, в полях и среди холмов. Нам, мелкой сошке, от великих мира сего хорошего ждать не приходится. Лучше держаться от них подальше. Может, бедному сельчанину и подадут когда-нибудь грошовую милостыню, но сколько раз его высекут при этом хлыстом, как и бедного осла, случайно оказавшегося на дороге у властителя.

Так рассуждал мой хозяин. Разбуженный шумом, он собрал свои пожитки, и я увидел, как он прокладывает себе путь в нашем импровизированном хлеву. Мой хозяин — человек решительный, но неразговорчивый. Он молча отвязал меня, и мы покинули охваченную волнением деревню еще до того, как в нее вошли цари.

Таор, принц Мангалурский

Сладкие годы