Каспий, 1920 год

На этот раз я испытывал беспокойство больше, чем Снежинский. Мы приближались к минным заграждениям, поставленным моими руками. А надо сказать, что заграждение выглядит иначе, если на него смотреть с тыла, по сравнению с тем, когда приходится проходить через него с моря, не имея надежного определения места.

Все обошлось хорошо.

Нас встретил дозорный сторожевик еще до того, как открылся новый «маяк» в виде обгоревшей рубки и трубы покойного «Князя Пожарского». Затем постепенно вырос из воды тыловой город плавучей базы флотилии.

От командира сторожевика узнали (в мегафон) печальную новость. Арский выходил. Шторм разметал все корабли и транспорта, и в ночь с 8 на 9 апреля на «Каспии» выбило волной обшивку скулы, вследствие чего он затонул и перевернулся.

Ближе всех оказалась канлодка «Пролетарий», которая безуспешно пыталась подать буксир, но в итоге смогла только подобрать из воды тринадцать человек.

Командира отряда - жизнерадостного Владимира Александровича Арского - и командира «Каспия» - сдержанного Евгения Ивановича Перетерского (который был старше и опытнее своего начальника), к сожалению, в числе спасенных не оказалось {65}. Это были два честных патриота, с Октября 1917 года бесповоротно ставших на сторону народа.

Личная храбрость и морской опыт обоих подсказали, что все возможное для спасения людей и корабля было сделано. Позже это подтвердили как спасенные, так и свидетели трагедии на «Пролетарии».

Почему же мы понесли такую потерю? Это разъяснили корабелы {66}. Оказывается, еще зимой 1918/19 года при вооружении ледокола «Каспий» двумя орудиями 100-мм и двумя 75-мм вызывала опасения прочность переборок, так как проект корабля не предусматривал его вооружения даже при мобилизации. В последующем «Каспий» из-за своих ледокольных качеств заканчивал кампанию позже всех и начинал раньше других. Многократные бои расшатали перегруженный корпус, который не получил необходимых подкреплений или даже ремонта.

Ослабление переборок и обшивки в сочетании с короткой и крутой каспийской волной, особенно на толчее, образовавшейся в Кизлярском заливе во время последнего шторма, привели в какой-то момент к столь неблагоприятному совпадению, что без заранее обнаруженной остаточной деформации корпус сразу начал разрушаться.

Но остров Чечень скоро будет захвачен. На рейде уже заканчивает снаряжение повторная экспедиция с «Пролетарием» и «Кауфманом». На последнем размещен матросский десант.

* * *

Захватив в каюту газеты, перекинутые с плавбазы, я впервые спустился в каюту на ходу миноносца и залег на койке, предоставив Снежинскому вести корабль по каналу, который он знал лучше меня.

Предварительно дали в Астрахань подробное радио о подготовке дока.

В течение всего перехода из медного раструба переговорной трубы докладывалось о кораблях и транспортах, шедших навстречу.

Это в Петровск! Как силы и тылы флотилии, так и «хвосты» XI армии.

В добрый час!

20- 12 апреля. Астрахань.

Разговоры с докмейстером и инженером. Со мной - механик и боцман. От ячейки - И. Белов насчет мобилизации команды.

Доклад в штабе о походе и наших задачах, после чего «по требованию публики» - рассказ о первых операциях. Несмотря на то что здесь уже находится плененное воинство генерала Толстова, из Петровска до прихода «Деятельного» никого не было.

Узнал, что на подходах к Тюб-Караганскому заливу мой «любимый» «Карамыш» готовится выставить новое заграждение. Не зря ли?

Но штабники уверили, что нельзя рисковать. Будто есть сообщение, репетуемое из Москвы, что Фрунзе доносит об обстреле бело-английскими крейсерами железной дороги у Красноводска.

Встреча с Л. Рейснер

С Ларисой Рейснер я был знаком еще в Москве, когда она служила в качестве комиссара Генмора.

Зимой 1919 года, когда Ф.Ф. Раскольников убеждал меня ехать на Волгу, чтобы принять миноносец (а я, не веря в свои силы, соглашался только на должность «флагспеца по тралению и заграждению»), меня вызвали к нему на квартиру, где вместо служебных разговоров прослушал несколько интересных воспоминаний Ларисы о времени ее учебы в Мюнхене, где она с отцом была в эмиграции.

Я все пытался подвести разговор к операциям на Волге. Об ее личном участии в боях на миноносцах рассказывали легенды, иногда невероятные. Но хозяйка дома (и это было ее правом) упорно возвращалась к вопросам графики и показала мне изумительные работы Сергея Грузенберга (тоже мюнхенского периода).

Осталось впечатление об очень образованной, волевой женщине, к тому же очень красивой.

Затем две-три встречи в Астрахани, на докладах у комфлота. Теперь она была начагитпропом полиотдела флотилии и вместе с политотделом ожидала переброски в Петровск.

Имея поручение от комфлота передать Л. Рейснер личное письмо, я вечером направился к ней.