Кассиопея

Он хмурится, тянется к карману за сигаретами. Подходит к окну, щурится немного, разглядывая вечернее небо. За огнями города видно плохо, но Мингю видит все равно – темно-фиолетовое. И звезды, боже. Несколько мигающих точек звезд – всего несколько, но ярких настолько, что от их голубого света режет глаза.

Он закуривает и снова прячется от чужих небес – поворачивается спиной к окну и глядит на Чонхо.

– Я переехал несколько дней назад. В новом доме в кладовке стояло это зеркало. Осталось от предыдущих арендаторов. И если бы не ты…

– Я? – приподнимает брови Чонхо.

– Не ты, – поправляет себя Мингю запоздало, – другой ты, мелкий.

– А что он?

– Уговорил достать это зеркало и поставить в спальне. Тогда все и началось – по ночам в одно и то же время.

В подробности как-то не очень хочется пускаться. Почему переехал, куда именно, при каких обстоятельствах. Как смотрел на спящего мелкого Чонхо, чувствуя спиной чей-то взгляд со стороны зеркала. Как названивал Тэёну посреди ночи. Как видел его в последний раз, после пропав-

где-то. Где?..

– Ты видел его?

– Кого? Другого себя? Видел, один раз. И охуел от жизни настолько, что, наверное, не спал бы потом месяц. Увы, нет возможности проверить пока.

Чонхо начинает смеяться, но резко замолкает, возводя взгляд к потолку.

– Он тебя видел не один раз.

– Я уже догадался, – кривится Мингю, – у меня, знаешь ли, волосы на затылке танго танцевали.

– Я все никак не могу перестать думать о том, насколько… – Чонхо замолкает на пару секунд и цокает языком, будто пробуя на вкус слова, которые еще не успел произнести. – Насколько это поразительное стечение обстоятельств.

– То есть?

– Насколько высока была вероятность того, что у вас обоих окажется это зеркало? Ты сам это говорил. И… нет, правда, насколько? Один к миллиону? Миллиарду? Она была настолько ничтожна, что…

– Что вот он я, – усмехается Мингю и выдыхает дым через нос.

– Если я правильно понял, это зеркало – что-то вроде двери в другой мир. Но что он такое – этот другой мир? Параллельная реальность? – Чонхо хмурится до того сильно, что это выглядит даже забавно.

– Если бы была параллельная реальность, она была бы параллельной, понимаешь? Я тут параллельность едва ли вижу. – Мингю делает последнюю затяжку и кидает окурок в окно.

– А твой Тэён… Хм. Ты… ну, влюблялся в него? – начинает обстрел вопросами Чонхо, а Мингю мгновенно делает возмущенное лицо и уж очень хочет кинуть в него пустую кружку из-под кофе:

– Боже, что? Нет. Конечно, нет. У Тэёна в башке черт пойми что, и мужиков я там ни разу не замечал.

– Заглядывал, что ли?

– Зачем, если и так показывают с превеликим удовольствием. К чему вообще подобные вопросы?

– Пытаюсь найти эту самую параллельность, – пожимает Чонхо плечами с предельно безразличным видом. – Она есть, но совсем… размытая как бы. Не понимаю ничего, в общем, – хмурится он опять, а Мингю не удерживается от тихого смешка.

– Что, когда ты наконец осознал весь тот пиздец, что произошел, захотел в этом пиздеце покопаться в попытках прогрызть себе путь к истине?

– Не думаю, что она есть – истина эта. Она так же размыта, как наши с тобой параллели, – криво улыбается Чонхо, а Мингю закатывает глаза.

– Сам-то хоть понял, что сказал?

А Чонхо смеется опять. По-чонховски так смеется, привычно очень, тепло, по-домашнему – и пусть это откровенно бредово звучит. Мингю бросает в окно потерянный взгляд и опять задумывается о том, а где он, дом этот. Что значит это его «по-домашнему». Если дом – его мир, правильно ли, что он хочет вернуться не в него, а к людям, что дороги? Значит ли это, что дом – это люди, их любящие сердца, в которые они тебя впустили? И ты впустил – в свое.

Чонхо перестает смеяться и просто улыбается, глядя Мингю за спину в сторону раскрытого окна. А того вдруг отпускает резко и молчать уже не хочется – чувство такое, что ответишь на любой вопрос, какой бы тебе ни задали. Чонхо не задает – рассказывает сам. Ерунду всякую, что ничего не значит по сути, но Мингю слушает внимательно, хоть и делает вид, что ему глубоко безразлично каждое слово.

Ему рассказывают о Мине – что он улыбчивый очень и мягкий, не способный другим отказать. Часто теряет нить разговора и в облаках витает. Что любит безразмерные свитера и песни, исполненные на родном языке. Терпеть не может пиво и постоянно ругает Чонхо, ибо у него оно в холодильнике всегда стоит. Мингю слушает все это, слушает и не знает, как относиться к услышанному. Вроде бы про совсем другого человека рассказывают, бесконечно чужого и далекого, но, с другой стороны… Если у медали две стороны, то его вторая сторона – вот такая? В длинных свитерах и с мягкой улыбкой на губах? Похоже на дикость – для Мингю. Он слишком далек от этого всего – далек запредельно.

Был бы он таким, если бы родился в этом мире?

Или стал третьей стороной – той, что пока и не существует вовсе?