Каста Неприкасаемых

Жара сегодня стоит совершенно невыносимая, и Парс, сжалившись над своими парнями, жестом остановил приготовившуюся выйти на ринг пару.

– Ладно, на сегодня достаточно. – Каменное лицо комита скривила ухмылка. – Завтра отработаете.

Глава стражи дома Ашшура, не став больше ничего добавлять, развернулся и молча двинулся в сторону господского дома, а Грэм, проводив взглядом его спину, рявкнул:

– Чего встали, команды не слышали! Доходягу в сарай, а остальные в казарму. Свободны!

Я было потихоньку двинулся в сторону своего «добровольного» убежища, но стражник, что сегодня конвоирует меня, дернул за рукав.

– Не туда, пойдем через хоздвор.

На это у меня в голове сразу же появилось с десяток возражений. Идти дольше – раз, да и тащиться придется по открытому двору по самому солнцепеку – два. Не лучше ли через парк. И короче, и в тени. Подумав, я все же не стал излагать свои соображения вслух. С одного взгляда на туповато-мечтательное выражение лица моего охранника становилось ясно, что заход на хоздвор связан с его непременным желанием увидеться со своей зазнобой, работающей на господской кухне. А раз так, то никакие мои возражения его все-равно не остановят.

Молча шагаем по мраморным плитам, мой страж не сводит взгляда с кухонного крыльца, в надежде, что подруга случайно выглянет во двор. Впереди вытянулись цепочкой несколько телег, и дворовые разгружают привезенный товар. Квестор Фарон, заложив руки за спину, важно прохаживается мимо разложенных в кучи мешков, а следующий за ним писарь старательно ловит каждое его слово. Еще бы, квестор – глава канцелярии спафария, после семьи – это самый главный человек в доме. Одного его слова достаточно, чтобы стереть в пыль любого из слуг Дидала, не говоря уже о рабах.

Охранник сворачивает поближе к дому и сбавляет шаг, так что мы еле волочим ноги. Движемся по дуге, обходя телеги и толпящийся народ, но деваться тут особо некуда, и мы проходим мимо грозного Фарона буквально в шаге. Кухонная дверь по-прежнему закрыта, и лицо моего конвоира с каждой секундой становится все мрачнее и мрачнее. Хмыкнув и пожалев про себя страдальца, я поворачиваю голову и слышу слова квестора.

– Так, прибавь еще восемь. Итого, двадцать четыре плюс восемь…

Пробегаю взглядом по разложенным на равные кучки мешкам, и в уме у меня вдруг возникают странные цифры: «Девять куч, в каждой по восемь мешков и еще одиннадцать по четыре. В целом, сто шестнадцать». От удивления произношу эту цифру вслух и тут же вздрагиваю от неожиданности. Стоящий ко мне спиной Фарон, резко развернувшись, уставился на меня прорезями цепких колючих глаз.

– Что ты сказал? – Голубая купеческая каста на морщинистом лбу поплыла вверх, усиливая раздраженное удивление на вытянуто-аскетическом лице квестора.

Меньше всего мне хотелось бы сейчас неприятностей с таким человеком как Фарон, и я не знаю, что ответить, поскольку и сам не очень-то понимаю смысл того, что произнес. Пока я ошарашенно молчу, писарь, разглядывавший свой список, вдруг нагнулся к уху квестора и прошептал:

– Мой господин, такая цифра у нас была, когда мы пересчитывали во второй раз.

Вот тут я пораженно понимаю, что не задумываясь, мысленно задал вопрос и мгновенно получил ответ – сколько точно мешков свалено здесь во дворе.

Недовольно зыркнув на своего помощника, квестор вновь повернулся ко мне.

– Я задал тебе вопрос. – Не сулящий ничего хорошего взгляд вонзился мне в лицо, – Отвечай.

Опустив глаза в землю и изображая покорнейшее смирение, бормочу:

– Я никого не хотел обидеть. Только пересчитал мешки. У меня вырвалось случайно.

Глубокая озадаченность собралась складками на лбу квестора, и я осознаю, что они с писарем уже несколько раз пересчитывали мешки и каждый раз получали отличный от предыдущего результат. Словно в подтверждение моей догадки, Фарон остановил мой лепет.

– Ты хочешь сказать, что посчитал вот так сходу? – Рука квестора вынырнула из-за спины и, отстегнув с пояса кошель, высыпала на ладонь горстку серебряных монет.

– Сколько? – Заинтересованный взгляд вновь уставился мне прямо в лицо.

Не успеваю даже мысленно повторить за ним, а в голове уже рождается ответ.

– Двадцать семь. – Стараюсь произнести уверенно, не отводя взгляда от буравящих меня глаз.

Пересчитав по одной, Фарон глубокомысленно хмыкнул и обернулся к продолжающему подсчет мешков писарю.

– Ну, что там?

Тот, закончив чиркать отметки на вощеной табличке, удивленно воскликнул:

– Надо же, а этот паренек прав. Ровно сто шестнадцать.

Поморщившись, словно ему очень не хочется связываться с непонятным, но по долгу службы он обязан довести дело до конца, квестор, уже не глядя на меня, пробурчал почти скороговоркой:

– Двенадцать по семь, плюс восемь по четырнадцать и еще пять по семь… Сколько всего?

Повторяю за ним бессмысленные для меня цифры, и ответ срывается не успевает глава канцелярии закончить.

– Двести тридцать один.