Касторп

Так что Касторп окончательно отверг эту идею и решил поехать в центр. Ожидание трамвая он скрашивал размышлениями о времени: с голландцем они распрощались менее двенадцати часов назад, однако казалось, что после завтрака в гостинице «Deutsches Haus» прошло по крайней мере несколько дней. Еще дальше отступила панорама Старого города, которая открылась нашему герою с борта маленького «Водяного». Детали пейзажа настолько глубоко запали в память, будто произошло это давным-давно, а вовсе не сегодня утром, меньше чем через два часа после восхода солнца над заливом. И хотя так оно и было, Касторп, пытаясь разглядеть номер подъезжающего трамвая, пришел к забавному заключению: если бы посчитать возможной вещь, по законам физики совершенно невозможную, а именно: что время в Гданьске течет гораздо быстрее — скажем, вдвое быстрее, чем то, которое отмеряли старые часы в квартире дядюшки Тинапеля, — он бы, проучившись здесь четыре семестра, вернулся в Гамбург не на два, а на четыре года старше. Интересно, обратил бы кто-нибудь на это внимание? Наверно, чтобы произвести должное впечатление хотя бы на фрейлейн Шаллейн, следовало бы эту цифру возвести уже не во вторую, а по меньшей мере в четвертую степень. Да, в четвертую, поскольку тогда даже достопочтенный консул вынужден был бы спросить его по возвращении: «Дорогой мой, что с тобой, ты как-то странно выглядишь, не переутомила ли тебя эта учеба на Востоке? Говорил я, что ничего хорошего тебя там ждать не может! Посмотри в зеркало, у тебя уже появились седые волосы, куда же это годится!»

Из трамвая, с ужасным скрежетом затормозившего на остановке, одна за другой высыпали группки студентов. Суете и толчее сопутствовали громкие восклицания: кто-то кричал, что надо проехать еще одну остановку, кто-то — что это глупая шутка и надо поторопиться, потому что в «Café Hochschule[16]» все столики займут те, кто приехал на предыдущем трамвае. Касторп, успевший в последнюю минуту протолкнуться к задней двери вагона, вдруг решил положиться на волю случая: повернулся и смешался с толпой молодых людей, будто вместе с ними приехал.

— Дружище, — обратился к Касторпу рослый коротко остриженный блондин, — слыхал, что в этом кабаке сегодня и завтра у нас скидка двадцать процентов? Каждая пятая кружка задаром — вот это я понимаю!

— Слыхал, — ответил Касторп. — Интересно только, на закуску скидка тоже распространяется?

Блондин расхохотался, хлопнул Касторпа что было сил по спине и взревел во всю глотку:

— Ты отличный малый! Меня зовут Николай фон Котвиц, а тебя?

— Ганс Касторп, — протянул он блондину руку, — из Гамбурга.

Вместе со всей компанией, возглавляемой студентом в форменной студенческой фуражке, они перешли на другую сторону Большой аллеи.

— А я из Кёнигсберга, — захохотал Николай фон Котвиц, — проучился один семестр на юридическом, пока не выгнали! Думаешь, я пожалел? Не жалел ни секунды! Безмозглыми башками тамошних преподавателей только гвозди забивать. Каждый мнит себя Кантом! Я хотел пойти в армию, но мой старик, хоть и тупой юнкер, твердит: «Учись, и баста, иначе ни гроша не получишь!» А ты?

— Я? — Касторп не сразу нашел, что ответить. — Видишь ли, я собираюсь строить корабли, меня это правда интересует, что же касается денег, то… как тебе сказать… — замялся он, поглядывая на румяное лицо юного барона.

К счастью, никто, даже спрашивавший, не ждал от него ответа. Толпа студентов вливалась в «Café Hochschule», точно молодое вино в старую бочку. Верховодили корпоранты. Они так небрежно отодвигали стулья, так громко покрикивали на кельнеров, так уверенно швыряли на вешалку свои фуражки, так быстро опорожняли первые кружки пива, что Касторп, застенчивый по природе, в этой живой, пульсирующей, бесформенной массе совершенно растерялся. Когда минуту спустя в задымленном зале загремел первый куплет песни «Эх, как славно пиво пить до десятой кружки…» и длинная физиономия фон Котвица, маячившая напротив, побагровела от вокальных усилий, Касторп, отхлебнув изрядный глоток пива, закрыл глаза. Ему казалось, что он в жарком машинном отделении «Меркурия», где каждое движение силовой установки отдается дрожью на палубе и в переборках, а густой запах смазочных масел мешает дышать. Десятки кружек ритмично колотили по столикам. Протяжное «оляй-ля-ли, оляй-ля-ло» на две-три секунды приподнимало сгрудившиеся вокруг столиков тела, после чего волна снова опадала на стулья — до следующего прибоя.

— Вам нехорошо? — услышал он прямо у себя над ухом. — Хотите выйти на свежий воздух?

Это не был фон Котвиц — тот минуту назад, без тени смущения расслабив пояс, отправился в уборную.

— На свежий воздух, — повторил Касторп, — да нет, не обязательно. А кто вы? Меня зовут Ганс Касторп, и я приехал сюда…

— Учиться, — со снисходительной усмешкой перебил его незнакомец. — Вы ведь это хотели сказать, верно? Ну что ж, разумеется, все мы приехали сюда с одной целью. Но не все одинаково относимся к этому варварству!

Поскольку на лице Касторпа отразилось удивление, незнакомец немедля приступил к разъяснениям.