Кастро Алвес

При звуке его голоса, прерываемого свистом пуль, толпа снова сплачивается, она не

поддается тем, кто хочет сорвать митинг, она слушает поэта. Юноша читает народу

изумительные стихи:

Когда на площади поднимет Свой голос мощный сам народ, То мнится, будто

вспышки молний Вдруг озарили небосвод.

В этих стихах народ черпает свою силу. Что с того, что кругом свистят пули; кто

побежит, когда на

67

трибуне, под пулями, спокойный, улыбающийся юноша читает стихи? Он страшен в

своей ненависти к тем, кто угнетает народ. Он «велик, молод, прекрасен», он спокоен,

как будто вокруг него не разгорается борьба. И люди, зараженные его примером,

остаются и слушают. Эти слова так глубоко запечатлелись в их сердцах, что люди их

сохранили навечно. Он говорил о площади — о площади, которая принадлежит народу.

Принадлежит народу площадь, Как кондору — небес простор. Народ на площади

тиранам Всегда умел давать отпор.

Площадь принадлежит народу, и народ уже не бежит с площади. Пули свистят,

падают раненые, но никто не думает спасаться бегством. Поэт с черными

развевающимися кудрями провозглашает с трибуны:

Народ — то огнедышащая лава, Ее изверг восстания вулкан. Народу не страшна

солдат расправа, Не страшен сам пославший их тиран.

Героев тысячи дерутся с честью, И город весь — восстанья цитадель. Пришел

народ из городских предместий Свободу отстоять — святую цель.

Он поэт народа, его вожак. Он не только хочет слагать стихи о революции; он хочет

бороться на стороне народа, стать во главе его, ведь народу нужен вожак.

На площади появляется кавалерия. Толпу не удалось рассеять, и место Антонио

Боржеса да Фонсека занял другой оратор. Так пусть же народ будет растоптан

конскими копытами и пусть усвоит урок, который ему преподаст власть. Но народ

предпочитает урок поэта, а тот провозглашает с трибуны:

Народ не стерпит^ беззаконий, Свои права он отстоит. Не смогут их насилья кони

Топтать ударами копыт.

Таков урок, преподанный им в этот день народу. Под пулями, среди коней, давящих

толпу, он призывает народ идти освобождать арестованного. И люди выходят на

манифестацию с возгласами протеста, которые принесут Антонио Боржесу да Фонсека

свободу.

Голос поэта — это тот «стальной голос», о котором он сам говорил:

Пусть голос народа стальной Звучит, как раскат громовой. Мы отпрыски древних

Катонов! Услышав, народ, голос твой, Тираны теряют покой, Основы колышутся

тронов.

Поэт уходит во главе народа. Представь себе его, подруга, шествующим во главе

толпы. Он замечательно храбр и благороден, благородна его ненависть к тиранам,

благородна и любовь его к народу.

67

Мадонна бледная моих мечтаний, Благая дева Энгандинских гор!

Молодой баиянец, талантливый скрипач, прибывший в Ресифе на гастроли, привез

ему вести о тревожном состоянии здоровья отца. Другое печальное известие Кастро

Алвес получил еще раньше: его старший брат, поэт, подражавший Байрону, помешался,

бросил занятия на инженерном факультете и приехал из Рио-де-Жанейро в Курралиньо.

Но и на лоне природы он не нашел успокоения и покончил с собой, оставив семью в

безутешном горе. В жизнь он не верил, смерть была его судьбою, самой желанной и

самой нежной из возлюбленных, только она была способна принести ему счастье. Он

был одной из последних жертв байроновского романтизма, столь популярного среди

юношей того времени. Кастро Алвес нежно любил брата и тяжело пережил его потерю.

Однако перед ним была жизнь, жизнь

68

во всем — в людях, которые проходили мимо, в женщинах, которые улыбались ему,

в поэтах, которые декламировали стихи, в студентах, которые постоянно чем-нибудь

возмущались, — и горечь утраты постепенно сгладилась.

Прежде чем уехать в Баию на каникулы 1865 года — года Идалнны, «Века»,

дружбы с Варелой, года «Рабов», — он появился на празднестве в театре Санта-Изабел

в честь скрипача Франсиско Муниза Баррето Фильо. Там собрались все видные люди

факультета. Они пришли приветствовать мастера скрипки, пришли поаплодировать

своему собрату по искусству, поддержать его и поощрить. В то время Кастро Алвес и

Тобиас Баррето еще были друзьями. Тобиас даже посвятил Кастро Алвесу одну из

своих поэм. Оба, уже знаменитые, популярные среди студенческой молодежи Ресифе,

они еще не оказались в противоположных станах. И на этой праздничной встрече

людей искусства и литературы Кастро Алвес, пожалуй больше чем кто-либо другой,

имел основание приветствовать гастролера. Ведь тот был его земляком, знакомым еще

по Баие.

Скрипач кончил играть. Затихли долго длившиеся аплодисменты. Бледный и

красивый Кастро Алвес появился в ложе. В партере находился Тобиас. Кончив

аплодировать, он уже собирался сесть на место, когда Кастро Алвес обратился к нему:

— Разреши мне, Тобиас, сказать слово в честь Муниза Баррето Фильо...

Студенты замерли в ожидании. Тобиас поднял голову, секунду подумал и произнес

стихи, которые сами по себе явились данью таланту Муниза Барре-го Фильо:

Смычком ты завораживаешь вечность.

Едва только умолк Тобиас, как начал свое импровизированное выступление Кастро

Алвес. В театре воцарилась мертвая тишина. Все были очарованы его музыкальным