Касты и расы

Несмотря на прямые или зависящие от обстоятельств аналогии с западным рыцарем, японский герой79 сохраняет лаконичное качество монголоидной души, но это компенсируется лирическим качеством, которое определённо активное, хотя оно остаётся скорее видимым, нежели звуковым по своему характеру, и всегда черпает вдохновение из природы. Самурай немногословен и проницателен, он не забывает, даже в самые возвышенные моменты, ни о практическом смысле, ни о любезности; у него есть импульсивность, холодная дисциплина и утончённость как художника, так и созерцателя дзен; классический театр представляет его как своего рода небесного насекомого, чьи ошеломляющие прыжки и иерархическая жёсткость действительно далеки от героя греческой или шекспировской драмы. В душе жёлтого человека, которой дано мало красноречия, малейшая вещь раскрывает её тайное величие: цветок, чашка чая, ценное и искреннее прикосновение; величие как бы заранее существует (preexists) в вещах, в их изначальной истине. Это также выражено в музыке Дальнего Востока: пронзительные звуки, создающие капли, как пена одинокого водопада в своего рода утренней меланхолии; удары гонга, как дрожь медной горы; ритмичные мелодии, поднимающиеся из глубины природы, но также и из священного источника, из могилы и золотого танца богов.

Хотя и с оговорками, нам, возможно, стоит здесь вернуться к аналогии, установленной выше между тремя основными или «абсолютными» расами и тремя видимыми элементами80, соотнеся их с индийской теорией о трёх космических тенденциях — гунах. Индусы относят огонь, поднимающийся и порождающий свет, к восходящей тенденции — саттва; воду, прозрачную и распространяющуюся вертикально — к расширяющей тенденции — раджас; и землю, тяжёлую и тёмную, к нисходящей или застывающей тенденции — тамас. Нестабильная природа восходящей тенденции объясняет как греко-римские, так и современные отклонения: то, что является интеллектуальным проникновением и созерцательностью среди индусов, стало ментальной гипертрофией и изобретательностью у людей Запада; в обоих случаях акцентируется мысль в широком смысле, но результаты диаметрально противоположны. Белая раса умозрительна (speculative) как в истинном, так и в ложном смысле: она сильно повлияла на дух других рас — не только при помощи брахманизма, буддизма, ислама и христианства, но также и при помощи современных отклонений, хотя и не испытала обратного влияния, за исключением, возможно, самого лёгкого. Жёлтая раса созерцательна (contemplative), но она не подчёркивает диалектические элементы, не имеет необходимости в облечении своей мудрости в сложные и весьма изменчивые умственные процессы: эта раса дала жизнь даосизму, конфуцианству и синтоизму; она создала письменность, уникальную в своем роде и оригинальное, глубокое и мощное искусство, но она не определила жизнь ни одной чуждой цивилизации; она получила сильный толчок от буддизма, мудрости по происхождению не жёлтой — хотя, конечно, расовой бывает не сама мудрость, а человеческий посредник Откровения, — наложив на эту традицию отметку собственного мощного и утончённого гения81. Завоевания жёлтых народов смывали всё на своём пути, как прилив, но не преображали своих жертв, как завоевания белых людей82; жёлтые расы, какова бы ни была их порывистость, «сохраняют», как вода, а не «преображают», как огонь; в качестве завоевателей они позволили растворить себя в покорённых народах чуждых цивилизаций. Что касается чёрной расы, она, как уже было сказано, «экзистенциальна», и это объясняет её пассивность и отсутствие склонности распространяться, даже в рамках ислама; но эта характеристика становится качественной и духовной из-за вмешательства созерцательного элемента, глубоко укоренённого в каждом человеке, устанавливающем ценность всякому естественному решению.