Июнь, он же кресень, разноцвет, скопидом, хлеборост, закончился. Маша уже приноровилась к местным названиям и не впадала в ступор, как прежде, когда ей отчаянно не хватало часов и календаря. Оказалось, можно обходиться и без всего этого, хотя, говорят, на княжеском дворе какие-то заезжие гости на диво всем соорудили солнечные часы. Маша их не видела. Единственное, без чего она не смогла обходиться, это без общения. Точнее сообщений. Точнее, писем. Мальчишки — Владимир и Славомир Светозаричи удивились, но научили девушку письму, а Ратибор, хоть и усмехался, глядя, как братья обучают отцову гостью, но однажды преподнес ей церу — деревянную дощечку, покрытую воском, и металлическое писало. С этими приспособлениями дело пошло веселее, и совсем скоро Маша могла писать коротенькие записочки мальчишкам, которые доставляла верная Пламена. Игра в "письма" затянула многих, и даже Светозар, получивший однажды "письмо" от сыновей, хмыкнул, но ничего не сказал, зато верному старику-тиуну пришлось вспоминать грамоту, чтобы разбирать Светозаровы указания, изложенные на куске бересты. Но самым волнительным было ожидание ответа от Каты. Маша, посоветовавшись с Ратибором, с которым ладила гораздо лучше его отца, написала небольшое послание, которое запечатали и отправили в Ладогу вместе с княжеской почтой. Прошло почти три месяца, и Маша уже почти отчаялась, когда посыльный с княжеского двора доставил сундук. Внутри, среди мехов, тканей ярких расцветок, глиняной посуды и серебряных бокалов, лежал цилиндрик, в котором на тонко выделанной коже Маша радостно прочитала слова, написанные рукой Каты. Это было самое настоящее письмо! Позаботившись о подруге, Ката выслала несколько кусков пергамента, краску в тонкой бутылочке с плотно притертой крышкой и несколько кисточек из меха. Это был просто королевский подарок. На радостях Маша решила научить писать и Богдана, и как же она была удивлена, когда мальчик бойко нацарапал на цере свое имя.
— Я умею читать, — похвастался парнишка, — боярыня велела меня тоже учить, а писать выучил отец.
Какой из отцов научил его писать, Богдан не уточнил, да это было и неважно. Тогда Маша придумала другое. В подклети за кухней, где бабы хранили всякий хозяйственный инвентарь, маша однажды нашла краски. Ну как — нашла… Запнувшись об кувшин, она облила подол чем-то ярко-желтым. Служанки заахали, горюя, что белоснежная юбка, долго старательно отбеленая, ни за что теперь не отстирается. Оказалось, есть среди дворовых умелец, собирающий травы и делающий из них краски для ткани. Маша с любопытством расспрашивала молодого совсем парня, как он добивается разных оттенков, тот, морща лоб и почесывая разъеденные веществами руки, делился своим умением. Позже, глядя на испачканное платье, Маша удивлялась, насколько изобретательны люди. Краска была насыщенная, и ничуть не уступала по яркости красителям двадцать первого века.
— А рисовать умеешь? — спросила Маша мальчишку, и тот удивленно вытаращил глаза.
В горнице хранилось много такого, чем Маша не пользовалась. Например большие прямоугольные пяльцы. Вышивку она только-только начала осваивать, втайне ото всех беря уроки у своей служанки, чем непомерно ее удивляла, поэтому решила пяльцы приспособить для другого. В тиски зажали кусок ткани, слуги принесли кувшины с краской, а вслед за ними прибежал и мастер, который причитал о том, что почти все его изделия крайне ядовиты. Дав взволнованному юноше обещание не пить, не обливаться и не дышать парами, Маша протянула Богдану тонкую кисть. Мальчик взял кисть, но что делать дальше, не знал.
— Смотри! — Маша окунула кисть в желтую краску и нарисовала в верхнем углу пяльцев круг с лучами. — Это солнце.
Она макнула кисть в другой кувшин и провела синюю полосу вдоль верхнего края.
— А это небо.
Богдан смотрел как завороженный.
— Ну давай, — Маша снова протянула ему кисть, — теперь ты!
Богдан принял кисточку, робко взглянул на Машу, обмакнул кисть в краску и провел поперек всего холста. Потом еще и еще. На Машиных глазах, немного растекаясь по ткани, вырастало дерево. Дерево изогнуло ветки и будто шевелило листвой на ветру. Мальчик ничего не видел и не слышал вокруг себя, он старательно выписывал толстый ствол, поднимающийся вверх, изумрудные листья, а в листве маленькую серую птичку.
— Это соловей, — прошептал Богдан не обращаясь ни к кому конкретно.
Маша с Пламеной переглянулись. Обе улыбались во весь рот.