Читаем Катаев: «Погоня за вечной весной» полностью

– Так он над серьезной темой работает? – спросил Сталин.

– Над серьезной, над коренной для него, – подтвердили мы.

Опять наступило молчание.

– А ведь есть такая тема, которая очень важна, – сказал Сталин, – которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей… у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, – сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: – засранцами, – усмехнулся и снова стал серьезным».

С весны 1947 года стала набирать обороты «борьба с низкопоклонством перед Западом» (в этом Тихонов и Фадеев обвинили литературоведа Исаака Нусинова за его книгу о Пушкине). В «Правде» появилась установочная статья «Советский патриотизм» одного из руководителей агитпропа ЦК Дмитрия Шепилова.

Через некоторое время «безродных космополитов» стали разоблачать во всех сферах – в критике, литературе, кино, науке, даже в архитектуре. Их лишали работы, исключали из партии, некоторых арестовывали.

3 сентября 1947 года Катаев писал:

«Уважаемый товарищ Шепилов,

так как я сегодня улетаю в Берлин и не мог с Вами связаться по телефону – излагаю в нескольких строках в чем дело. В 3 и 4 №№ журнала “Звезда” была напечатана “Повесть о великом поморе” – писателя Н. А. Равича… 20-го августа с. г. в органе того же Культпропа Ц.К. “Культура и Жизнь” была напечатана статья некоего А. Михайлова – “Искажение исторической правды”, где он в неслыханно грубой форме, ссылаясь на перепутанные исторические даты и выдвигая очень сомнительные положения, обрушивается на тов. Н. А. Равича…Между тем до сих пор никто не хочет исправить ошибку, допущенную “Культурой и Жизнью”, путем напечатания ответа на статью А. Михайлова, и тем самым дать возможность тов. Н. А. Равичу продолжать литературную работу. Так как по словам тов. А. М. Еголина (еще один руководитель агитпропа. – С. Ш.) все материалы по этому вопросу находятся у Вас, я очень просил бы Вас ускорить разрешение этого вопроса».

Писатель Николай Равич, за которого заступался Катаев, был арестован в 1937-м, отбывал срок в лагере. Меньше чем через год после катаевского письма его арестовали повторно и выслали в Красноярский край, где он находился по 1954 год.

Катаев улетел в Берлин на I съезд немецких писателей, куда прибыли литераторы из всех зон Германии. Он вспоминал посещение развалин имперской канцелярии: «Бродишь, переступая через ребра фундамента и через остатки внутренних стен, как по мертвым кварталам Помпеи». О скандале, случившемся на съезде, рассказывала «Литературная газета»: «Маленький человечек поднялся на трибуну и отрекомендовался: “независимый” писатель Ласки… С поразительной развязностью этот никому не известный субъект начал “защищать”… писателя Зощенко. Шум в зале нарастал…» Ответную речь держал Катаев: «Что, собственно, произошло с Зощенко? Зощенко у нас резко критиковали… А ныне новые рассказы Зощенко напечатаны в последней книге журнала “Новый мир”, и напечатаны они, собственно говоря, мною, так как я являюсь одним из редакторов этого журнала. О том, что рассказы Зощенко напечатаны, неизвестному Ласки, очевидно, неизвестно, так как он пользуется “устарелыми отмычками”».

Как уже упоминалось, действительно, «партизанские рассказы» Зощенко вышли в сентябрьском «Новом мире» (после того, как он отправил их сталинскому секретарю Поскребышеву). Важно, что слова Катаева появились в советской газете – таким образом, было зафиксировано: Зощенко не запрещен.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное