Катаев: «Погоня за вечной весной»

«Через несколько дней после начала болезни, – вспоминает Павел, – когда нам позволили навестить отца, мы принесли в палату несколько букетов цветов. Очень хорошие, сильно пахнущие розы – крупные и мясистые.

Отец повел глазами, слабо иронически улыбнулся и проговорил:

– Как на похоронах».

И еще он сказал:

– Я повторяю судьбу мамы.

Родные навещали по очереди.

Евгения вспоминает, что отца занимало происходящее со страной, он чувствовал новый сдвиг гигантских пластов… С 25 февраля по 6 марта проходил XXVII съезд КПСС, на котором Горбачев назвал эпоху Брежнева застоем. Обличал застой и первый секретарь МГК Борис Ельцин. Катаев с больничного ложа, со смертного одра выспрашивал у дочери: «Ну что там на съезде?»…

Эстер он сказал: «Ты понимаешь, я уже умирал. Это не страшно, это так красиво, там такая музыка!.. Забери меня отсюда – я должен это написать, чтобы никто не боялся смерти». «Врачи ничего не понимали, – добавляла она. – Они думали, что он ненормальный». «Я не мыслю прозу без музыки, – говорил он за несколько лет до этого. – У меня в прозе подспудно идет иногда Шопен, иногда Рахманинов, Скрябин, которого я очень люблю…» «Катаев говорил со мной, как музыкант, – вспоминал режиссер Борис Покровский. – Мне представилось, как будто я беседую с композитором…»

«Тина, ты не представляешь, как смерть прекрасна!» – сказал он внучке. И ей же – про занимавших его «Растратчиков», которые не удались Станиславскому: «Я понял, как это надо поставить – как воспоминания умирающего человека…»

В больницу Эстер принесла ему свежевыпущенный последний том собрания сочинений – со стихами.

Он пролежал в больнице полтора месяца. 11 апреля попросил сына, крепко сжимая руку:

– Обещай мне, что ты меня увезешь домой.

Павел пошел к главврачу и договорился забрать отца в понедельник.

В субботу 12 апреля, в полдень, Валентина Петровича Катаева не стало. Мгновенная остановка сердца.

По старому стилю – 30 марта. «Черный март», когда-то забравший любимую маму.

В 1944-м он записал:

Когда я буду умирать,
О жизни сожалеть не буду.
Я просто лягу на кровать
И всем прощу. И все забуду.

Это был праздничный День космонавтики – 25-я годовщина полета Гагарина.

Через две недели случился взрыв в Чернобыле.

«Вся жизнь и творчество В. П. Катаева были отданы беззаветному служению советскому народу, делу коммунизма», – говорилось в некрологе, подписанном Горбачевым, Лигачевым, Ельциным и другими партийными боссами (перечисление произведений обрывалось романом «За власть Советов»).

Есть что-то символичное в том, что Егор Кузьмич Лигачев и Александр Николаевич Яковлев («главный реакционер» и «архитектор перестройки») стояли рядом в карауле у гроба.

На прощание с Катаевым в ЦДЛ людей пришло мало.

Это был клуб, где крутилась вся его жизнь – собрания, разносы, веселье, страх.

«Все это называлось панихида, а за нею следовали еще более удручающие слова – “вынос тела”, – писал он за год до конца. – Вынос уже не человека, а только его уже никому не нужного мертвого тела».

Вся проза Катаева соперничала со смертью. Художественная страстная сила героя этой книги такова, что и тело в гробу, и само погребение видишь его глазами… И поэтому – книга как будто и не должна кончаться, обрывается некстати. Без сомнения, имей он возможность, изобразил бы и себя в гробу, и яму, и камень надгробия…

Поэт Михаил Шаповалов, случайно проходивший мимо, вспоминал: «Гроб вынесли на плечах из малого зала ЦДЛ, где проходило прощание с умершим. За ним шли человек двенадцать провожающих, легко узнавался сын писателя Павел. На ступеньках при спуске в вестибюль несущие замешкались, и мне открылось известково-серое лицо “старого римлянина” и погребальные цветы…»

«Я видел, как после панихиды, когда вынесли гроб из двери Дома литераторов, – вспоминал Александр Нилин, – Эстер Давыдовна затопала на пороге изящно обутыми ножками (будь Катаев жив, он бы обязательно написал, что ножки были обуты изящно), приговаривая: “Не хочу, не хочу, не хочу…”».

Похоронили на Новодевичьем.

«У меня ощущение, что я нахожусь в вагоне роскошного поезда…» – сказал Катаев (очень по-катаевски), вернувшись в Лаврушинский из Переделкина. Внучка вдруг вспомнила эти слова при прощании на кладбище: сквозь наступившую тишину прошел поезд…

В 2009-м рядом с ним положили вдову, дожившую до девяноста пяти.

Писательница Ольга Новикова, в то время юная сотрудница «Худлита», готовившая с Валентином Петровичем собрание сочинений, рассказывает: Эстер позвала ее на семейный обед после его смерти. И подарила массивную золотую цепочку – ей, и тонкую – ее маленькой дочери. Последний привет от Катаева. Уже в больнице он распорядился сделать этот подарок…

Вечная весна

«Вечная весна в одиночной камере».

Припев Егора Летова подходит как эпитафия Валентину Катаеву, одиночке, сквозь XX век пронесшему постоянную память о камере смертников и называвшему свою жизнь «погоней за вечной весной»…