Катаев. "Погоня за вечной весной"

Тот согласился, хотя был и не против встречи. Так она и не состоялась.

В розовских воспоминаниях есть и другой пример крутизны характера. Они посетили загородную виллу некоего (Розов деликатно утаивает имя) популярного и немолодого писателя, который встретил их сухо и надменно. По пути из его дома на вершине холма Катаев вдруг приказал:

— Стоп!

Выскочил из машины и, размахнувшись, швырнул подаренные книжки…

— Зачем это вы, Валентин Петрович? — спросил Розов.

— А что он мне, как институтке, сверху свою поганую фамилию написал! — Катаев был разъярен непочтительным росчерком.

В Бостоне они посетили в больнице 88-летнего поэта Роберта Фроста и, возможно, были последними паломниками у его одра — на пороге их чуть не растерзали репортеры.

Заговорили о возможности войны, Фрост афористично прошелестел:

— Только не надо обрывать плоды в садах и отравлять воду в колодцах.

Катаев усмехнулся:

— Если бы все были такие добрые, как вы…

Внезапно поэт переменился, сверкнул глазами, отрубил:

— Я совсем не добрый.

Возможно, почувствовал ядовитую и бодрящую энергетику гостя…

Катаев вспоминал, что поэт, «неутомимо разглагольствуя, умирал» с пергаментно-пятнистым лицом, «уже как бы захватанным коричневыми пальцами вечности»: ««А теперь говори ты», — сердито сказал он и с усилием коснулся своим бокалом моего бокала. Что мог сказать ему я в эту последнюю минуту нашей земной встречи?»

Умер Фрост через несколько дней.

А в Лос-Анджелесе, напомню уже сообщенное когда-то, Катаев посетил тайную любовь далекой юности Зою Ивановну Корбул, в 1920-м бежавшую из Одессы. Он не мог забыть ее всю жизнь. Разговаривали всю ночь. За чаем с желтыми этикетками «липтон».

«— Скажите, почему вы тогда не вышли за меня замуж?

— Молодая была, глупая, — тотчас с какой-то бездумной горестной легкостью ответила она, как будто ожидала этого вопроса…»

Уже в самолете Катаев спросил:

— Ну как, Виктор Сергеевич?

— Потрясающе!

— Да, нас пытали роскошью.

Эту фразу пожилой драматург приводил уже в 1990-е как эпитафию СССР и добавлял: «Капитулировали, не выдержали пытки роскошью».

Домой в память о сладкой пытке Катаев привез пластинку с музыкой фильма «Вестсайдская история» и с восторгом пересказывал любовный сюжет. Сыну подарил настоящие, цвета голубого неба джинсы — это было что-то!

По утверждению Розова, в Америке «Катаев великолепно представлял нашу бедную, еще не устроенную, но древнюю и могучую страну».

Впрочем, какие-то его слова вызвали нарекания дома.

Не у кого-нибудь, а у Никиты Сергеевича, с кремлевской трибуны обвинившего его в «неосмотрительных заявлениях».

Хрущев вообще становился все бесцеремоннее. В 1961–1962 годах он устроил несколько скандальных посиделок с интеллигенцией.

Катаев, по утверждению сына, сознательно не присутствовал на них — лидер стал вызывать сильную, нараставшую неприязнь… Но есть и дневниковая запись Чуковского — 7 марта 1963 года он, со слов писателя Павла Нилина, отметил, что Катаев не получил приглашения в Кремль.

Хрущевская страсть к интеллигенции усиливалась от свидания к свиданию…

1 декабря 1962 года Никита Сергеевич посетил выставку художников в Манеже, где пришел в исступление от увиденного:

— Вот она, мазня!.. Это — педерасты в живописи!.. Копейки мы вам не дадим! Уезжайте!

17 декабря на встрече в Доме приемов ЦК КПСС он сел на любимого конька:

— Слушайте, товарищи, господа, вы настоящие мужчины, не педерасты вы?! Вы извините, но это педерастия в искусстве, а не искусство. Так почему педерастам десять лет дают, а этим ордена должны быть?!

Выступавший с ним дуэтом секретарь ЦК Леонид Ильичев назвал Катаева среди нескольких других подписантов (Эренбург, Чуковский, Симонов, Каверин…) личного письма Хрущеву, откуда стал зачитывать отрывки: «Мы обрадовались выставке московских художников, потому что это первая выставка за четверть века, на которой могли быть выставлены художники разных направлений… Если мы все обращаемся к Вам с этим письмом, то только потому, что хотим сказать со всей искренностью, что без возможности существования разных художественных направлений искусство обречено на гибель…»

— Лучше было бы, если бы совсем не писали, — отозвался Хрущев.

— Значит, можно не только малевать уродливые картины, но и превозносить их как новаторские искания, — заметил Ильичев.

— Настраивают на эту волну некоторых молодых писателей и поэтов… — сказал Хрущев. — Вот только тем людям, мазню которых я видел, хотел бы сказать: хотите проявить ваш талант — получайте паспорта, вот вам на дорогу, езжайте…

По сути вся встреча превратилась в отповедь «защитникам, покровителям и отчасти вдохновителям» того враждебного и чуждого, что было вновь, как в 1930-е, поименовано «формализмом».

7 и 8 марта 1963 года на масштабной — более шестисот участников — встрече с советской интеллигенцией в Кремле Хрущев метал молнии. Он вновь принялся долбить «подхалимов наших врагов». За «неправильное» поведение в Америке досталось и Катаеву.