– Вы зря не захотели посмотреть на фотографию, которую я вам дал. Дело в том, что подруга Татьяны, которая нечаянно оказалась в «Шоколаднице» и рассказала нам о вашей с Татьяной ссоре, опознала вас на этом фото. Значит, вы все-таки заходили потом в дом к Вершининым?
Виктор прочел по губам вопрос, заданный Гуровым, кивнул и, придвинув к себе блокнот, стал писать. Пока он писал, Гуров осторожно подул на горячий чай и сделал глоток. Пономарев протянул блокнот.
– Вы тут написали, что не отрицаете, что заходили в подъезд, но это не значит, что вы виделись с Таней. Так?
Пономарев кивнул.
– Вы следили за ней и знали, где она живет?
Виктор снова кивнул.
– Скажите, а ее мужа вы знали в лицо?
С небольшой задержкой Виктор покачал головой, а затем опустил голову. Это был знак для опытного оперативника, что Пономарев обманывает.
– Но как тогда объяснить совпадение, – продолжил Гуров, – что вы вошли в подъезд Вершининых практически сразу после того, как ее муж вышел из дома? Получается, что вы все-таки знали мужа Тани в лицо, – не спросил, а утвердительно заявил Лев Иванович.
Пономарев закрыл лицо руками. Потом, вздохнув, кивнул и написал: «Да, знал. И зашел в дом, когда увидел, что он вышел из подъезда. Я хотел поговорить с Таней, уговорить ее уехать со мной, но не решился позвонить в дверь, постоял у квартиры и ушел».
Гуров прочел и покачал головой.
– Послушайте, Виктор Вячеславович. Давайте разговаривать начистоту. Мы ведь с вами не маленькие дети. Зачем скрывать очевидное? Ведь вы же были у Татьяны в квартире. Были?
Пономарев отрицательно покачал головой.
– Ну, хорошо. Тогда скажите, где же вы были, если не у Вершининой в квартире? Ведь вышли вы из дома после того, как вошли в него, только через сорок минут, и то через соседний подъезд. Вас опознала женщина, которая столкнулась с вами, причем в тот самый момент, когда вы выходили из подвала. Что вы на это скажете?
«Она обозналась», – написал Пономарев.
– Хорошо, – устало вздохнул Гуров и сделал глоток из кружки. – Если вы не заходили в квартиру, то когда вы ушли?
«Сразу и ушел», – написал Виктор ответ на вопрос оперативника.
Гуров покачал головой.
– Сразу вы выйти не могли, камера на подъезде вас бы зафиксировала. Но до десяти утра никто, похожий на вас, не выходил из этого подъезда. Я так говорю, потому что в это время в квартире уже работала оперативная группа и запись с видеокамеры была изъята. Так где вы были, если не в квартире?
Пономарев опустил глаза. Гуров видел, как в нем борются два чувства, два желания: одно – рассказать оперативнику всю правду и снять с себя тяжелый груз вины за убийство и второе – боязнь оставить дочку одну и признаться ей, что это он убил ее мать. Лев Иванович не торопил его. Времени до приезда Крячко и Семашко у него было еще предостаточно. Поэтому он был спокоен и чай пил не торопясь. Пауза затянулась, и Гуров решил подтолкнуть Пономарева к решению дилеммы, вставшей перед ним. Он наклонился и положил ладонь на плечо Пономарева, привлекая его внимание к своим губам.
– Послушайте, Виктор Вячеславович. Вы парень неглупый, с высшим образованием, и должны понимать, что я приехал из Москвы в Михайлов не просто так, чтобы поговорить с вами. Я приехал с доказательствами. Пусть косвенными, но тем не менее вполне подтверждающими вашу причастность к гибели Татьяны Вершининой. Я не могу насильно заставить вас признаться, но есть некоторые обстоятельства, которые вам не известны и которые ставят под угрозу не только вашу жизнь, но и жизнь вашей дочери…
При этих словах зрачки у Виктора расширились, он испуганно посмотрел за спину Льву Ивановичу. Гуров оглянулся и посмотрел, не стоит ли сзади Светлана, и, понизив голос еще больше, сказал:
– Не знаю, насколько вы осведомлены о жизни Татьяны в Москве, но дело в том, что она была тесно связана с местным мафиози, вором в законе по кличке Кисет. И его очень расстроила смерть Тани. Он, как и мы, вот уже полгода ищет того, кто ее убил. Скажу больше – его люди и за мной следили. Не выведал ли я чего, не установил ли, кто убийца… Я не пугаю вас, просто хочу предостеречь. Понимаете?
Пономарев вначале сидел не шевелясь, словно кровь у него застыла и перестала циркулировать по венам, но потом, по всей видимости, приняв какое-то решение, взялся за ручку. Писал он долго, иногда останавливался, что-то задумчиво зачеркивал и вновь начинал… Лев Иванович сидел, держа в руке кружку с уже почти остывшим чаем, напряженно смотрел на Пономарева и гадал, что же тот пишет в блокноте – признательные показания или все-таки он решил идти до конца и не сознаваться в содеянном.
Виктор, почувствовав взгляд полковника, перестал писать, пристально посмотрел на Гурова, моргнул, закусил нижнюю губу, словно что-то решая, а потом, словно он пришел к какому-то окончательному для себя решению, выдернул из блокнота исписанную страницу, скомкал ее и сунул в карман джинсов. Потом опять что-то быстро написал, согнувшись над столиком, выпрямился и протянул блокнот полковнику.