Катакомбы Военного спуска

На второй день пребывания с тюрьме Сосновский услышал страшный рассказ о том, что в одной из камер обнаружили «крысу», застукали за тем, что таскал деньги у других заключенных.

Сначала, по наивности, он так и не понял, о чем идет речь. Ну подумаешь, поймали крысу – в тюрьме их пруд пруди! Но дальнейшие подробности расправы над «крысой» быстро открыли ему глаза, враз избавив от романтичной наивности.

Заключенные расплели простыню и повесили «крысу» на решетке вентиляции, сымитировав самоубийство. А чтобы он не орал, рот заткнули старым носком, набитым опилками.

Это была тюремная реальность. Но Володю тогда поразило другое. Почему, зная обо всем, что их ожидает, и о том, что в узком, замкнутом пространстве тюрьмы мало что удается утаить, люди все равно продолжают воровать у своих?

Сначала ответа не было. Потом он понял. Это была та же самая проблема падения грани моральных норм, из-за которой вор воровал у чужих. По большому счету, если разобраться, все воры были «крысами». И Володя еще раз убедился в этом. Ничто не способно изменить психологию вора – ни удавка, ни тюрьма. А раз так, то что является бóльшим злом – кража или тюрьма? Преступление или положенное за него наказание?

Глава 14

Поминки по другу. Два Архангела. Конец семейной жизни Тучи. Смерть Изольды Франц

Таня с легкостью толкнула тяжелую дверь кабачка на Молдаванке, на Болгарской. Ей в лицо ударил привычный смрад жареного лука, дешевого алкоголя и табачной вони. Он был отвратителен, но Таня и глазом не повела. Это был запах ее молодости, ее счастливого времени, когда будущее казалось прекрасным, а жизнь кипела, не давая заскучать. Это был запах ее прошлого. И, к ее огромному удивлению, на глазах вдруг выступили самые настоящие слезы. Это было странно – ей давно казалось, что она разучилась чувствовать. Особенно вспоминать.

Она чуть замешкалась в дверях, и сопровождающий ее Дубяк, старый вор с Молдаванки, идущий сзади, налетел на нее, ударил в спину и застыл, словно испугавшись. Но Таня даже не заметила этого. Слишком уж сильным было это погружение в прошлое и, возможно, опасным для нее. Опасным потому, что оно вдруг сделало ее чувствительной. А вот этого Таня хотела меньше всего на свете.

Кабачок жил своей жизнью. Гул голосов и звон посуды, и над всем этим – несусветная вонь, способная вывернуть наизнанку желудок деликатного, неискушенного человека. Но деликатные, неискушенные, случайные люди не заходили в кабачки Молдаванки. А для тех, кто был тут завсегдатаем, этот запах был настоящим запахом дома – единственного, который они знали.

Резким усилием воли Таня взяла себя в руки и развернулась к Дубяку.

– Где? – По ее нахмуренному лицу скользили мрачные тени от керосиновых ламп, в полнакала горящих в заведении.

Дубяк вспотел от напряжения и стащил с головы засаленную, потертую кепку. Уши его растопырились в стороны, что выглядело смешно, а лицо при этом приобрело тупое, бессмысленное выражение, за которое он и был назван Дубяком – от слова «дуб». На жаргоне во все времена это обозначало тупицу, говорили: «Тупой, как дуб».

Но для Дубяка эта кличка была обманчивой – он был достаточно сообразительным старым вором. Таня знала его еще со времен банды Корня. И, хотя в дальнейшем их пути разошлись, их связывала нерушимая и довольно прочная дружба.

Поэтому со своей несколько странной просьбой Таня и обратилась к Дубяку, прекрасно зная, что он ей поможет. И он действительно помог.

– Та вон там… До стены… Бачишь? – Дубяк вытянул руку и указал в темный, закопченный угол рядом с кухонной дверью. – До третьего дня сидит.

– То есть три дня подряд приходит? Пьет? – по-деловому уточнила Таня.

– А то! – Дубяк пожал плечами. – За шо ще до сюда шкандыбать? Казал, друга поминает.

– Ясно. – Она полностью выбросила из головы все свое прошлое и настроилась на боевой лад. – Значит, так, Дубяк. Ты посиди тут поблизости. Чего поесть – закажи. Кормят тут, кстати?

– А то! – Глаза Дубяка сверкнули. – Жареный рубец такой, шо закачаешься! Аж слюнки текут!

– Вот и отлично. Закажи себе этот рубец и сиди тихонько, жди меня. Я скажу, когда отчалим. И смотри, Дубяк, есть закажи, а не выпить! Пить не смей! Понял?

– А то… – заметно поскучнел Дубяк.

Оставив его сидеть за одним из соседних столиков, Таня пошла в этот закопченный угол. Там в полном одиночестве сидел мужчина лет сорока, по внешнему виду очень сильно отличающийся от блатных.