Катакомбы Военного спуска

Именно таким было убийство Червя – санкцию на которое дал сход воров. Петренко уже точно это знал – так, словно сам присутствовал на сходе. Не знал он лишь одного – кто был тот человек, которого послушал неумный, простоватый вор, решившись на самое страшное преступление в «воровском ходу»: украсть общее.

Была у следователя одна зацепка, которую он отложил еще в январе, когда рассматривал место преступления в вагоне. Петренко твердо знал одно: полного отсутствия следов быть не может. Просто оперативники, которые первыми попали на место убийства, не умели искать. И то, что ни один из пассажиров не вспомнил, что в вагоне были посторонние, означало только то, что они не умели опрашивать.

Петренко не верил в то, что люди, которые ехали в вагоне, где произошло убийство, вдруг стали слепыми и глухими. Значит, оперативники, писавшие протоколы допросов, не смогли их разговорить. Собственно, это и было зацепкой Петренко: заново опросить пассажиров, чтобы те снова дали свои показания. Ничего другого он придумать не мог. И Петренко, добросовестно переписав данные всех, отправился по их адресам.

И вот тут его ждала главная беда – в нее попадают все, кто откладывает расследование. У Петренко было семь адресов. И, собравшись с духом, он выделил на поход к этим людям свои драгоценные полдня – другого времени у него просто не было.

Конечно же в вагоне ехали и те, кто живет в других местах и городах, но сначала он решил опросить жителей Одессы.

По первому адресу проживали два старика – муж и жена. В этом поезде они ехали к детям, рано легли спать, закрыв дверь купе, и ничего не видели и не слышали. Опрашивать их было бесполезно. Петренко это сразу понял и вычеркнул из своего списка. Дело в том, что у него была своя метода – если он видел, что свидетель перспективный – мог что-то видеть и заметно врет, – то не оставлял его в покое, спустя какое-то время надавливал снова и снова, наконец вызывал к себе, и тот раскалывался, как хрупкий орех, на который обрушился стальной молот. При опросе свидетелей у Петренко срабатывала какая-то особая интуиция, и она не подводила его никогда: он и сам не мог объяснить, откуда она берется, эта интуиция, но еще ни разу не ошибался. И этих стариков он мог смело вычеркнуть из списка.

По второму и третьему адресу жильцов следователь не застал. По второму жил студент, переехавший на учебу в Киев, по третьему – парочка, снимавшая квартиру, имевшая какие-то мутные заработки. За это время – с января по май – она уже сменила место жительства, растворившись в необъятных просторах то ли города, то ли мира.

Четвертый адрес привел Петренко в квартиру, где поселилось, почти все полностью, молдавское село – в двух комнатах жило как минимум тридцать человек. Все они приехали на заработки в Одессу. Это были молодые мужчины и женщины – от 20 до 40 лет. Тогда они ехали в двух купе и, едва поезд тронулся, уже так напились, что не помнили даже своих имен, не то что людей, которые могли пройти по коридору.

Молдаване были шумные, веселые. В их квартире пахло дешевым вином, и Петренко понял, что эти точно не врут. Их тоже можно было смело вычеркивать – от таких свидетелей всегда было больше вреда, чем пользы.

В пятом месте, довольно большой квартире на Дерибасовской, оставшейся, как оказалось при разговоре, в наследство от знаменитого врача, жила пожилая женщина, которая ехала в поезде с внуком. Внука в квартире не было, он жил отдельно, с родителями, и женщина могла свободно погрузиться в воспоминания.

Для нее, по ее словам, эта поездка была кошмаром. Внук плохо ел, все время капризничал, в поезде было холодно, из тамбура дуло. Кто-то бесконечно галдел, и по коридору сновали – туда-сюда…

– Стоп, кто сновал? – навострил уши Петренко.

Нет, она не помнила и вновь принялась жаловаться на внука, который страшно ей надоел. Ну да, чтобы перестать капризничать, ей пришлось повести его в вагон-ресторан, да и там он, знаете, плохо ел, размазывал по лицу картофельное пюре, и если бы не любезный мужчина, который подсел за наш столик…

– Что за мужчина? – автоматически спросил Петренко, интуитивно реагируя на каждую мелочь.

– Слесарь из поезда, – сказала бабушка. – В поезде же есть слесарь. Или как?

– Слесарь? – Петренко не поверил своим ушам – неужели вот это оно, повезло?

– Ну да. А шо тут за такого? – Старая одесситка пожала плечами. – В поезде за все время шо-то ломается. Кто будет за этот гембель чинить?

– Откуда вы узнали, что этот человек слесарь? Он сам сказал? – не отставал следователь.

– Так у него рабочий инструмент был! – воскликнула бабушка. – Деревянный такой ящик, знаете, в таких инструменты носят. Там молоток был, ну эти, клещи, гвозди…

– Гвозди? – ахнул Петренко.

– Ну да, большие такие гвозди! А шо? Очень длинные. С медными шапочками…

Петренко буквально вцепился в нее. И женщина, несмотря на свой возраст, очень обстоятельно, в деталях, без труда описала внешность мужчины, то, что он был учителем в гимназии, что такой грамотный, образованный…

– А потом этот человек в коридор заходил? – спросил следователь.