— Он всё это время был без сознания. И я не представляю, как сказать ему, когда он очнётся. Поверит ли он мне вообще? — он замолкает на несколько секунд. — Думаю, лучше ему узнать от тебя.
Киваю. Он прав. Наверное, так будет лучше. Трею даже не нравится Зейн, так что он точно ему не поверит. Кроме того, такое потрясение лучше преподнести как-нибудь помягче. Может, поцелуи помогут сгладить слова?
Я подаюсь вперёд.
— Можно мне к маме? И к Эмили?
Зейн поднимается со стула.
— Я позову сиделку, — он кивает на трубки, торчащие из моего тела. — Тебе пока нельзя покидать комнату.
Закатываю глаза от раздражения.
— А твоего разрешения недостаточно? Это, в конце концов, твой дом.
Он смеётся и наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щёку.
— А вот и Сиенна, которую я знаю, — выходя из комнаты, он оглядывается через плечо. — Посмотрим, что можно сделать.
***
Пощупывая иглу в своей руке, я борюсь с желанием вытащить её самой. В разгаре моих раздумий в комнату заходит медсестра с короткими тёмными волосами, а за ней следом — улыбающийся Зейн. Медсестра подходит ко мне и начинает отсоединять от меня устройства.
— Я пыталась понять, как отключить капельницу.
— Я так и подумал, что ты попытаешься, — говорит Зейн, — поэтому позвал Тенди, чтобы она тебе помогла.
Как только я освобождаюсь от всех этих устройств, я соскальзываю с кровати, внезапно заметив, что на мне надета свободная пижама. Зейн мигом подскакивает ко мне, обхватывает рукой мою талию, прижимая к себе и предлагая опереться на него.
— Думаю, я и сама могу, — я выворачиваюсь из его рук, пытаясь не замечать, как это его расстроило.
— Конечно, — отвечает он, стараясь звучать бодро.
Я иду за ним по коридору, устеленному ковром, и мы подходим к соседней комнате.
— Она всё ещё слаба, — предупреждает меня Зейн, когда я касаюсь дверной ручки.
— Но она ведь в порядке, да? — я ищу на его лице хоть один признак того, что он что-то скрывает от меня.
— Она будет в порядке. Но… не хочу, чтобы ты была шокирована.
— Она помнит что-нибудь?
— Она понимает, где она. Мы с Гретой помогали ей, насколько могли, заполнить пробелы.
— А как ко всему этому относится твой отец? Недоволен, что мы здесь?
Зейн поджимает губы.
— Ему не давали слова, тем более что всё это оплачиваю я.
Я перевожу взгляд в пол, поражаясь его щедрости.
— Спасибо большое, — говорю я, избегая встречаться с ним взглядом.
Зейн держит дверь открытой, и я чувствую его ладонь у себя на спине, подталкивающую вперёд. Первое, что я вижу, заходя внутрь, — это вихрь светлых кудряшек, несущийся ко мне. Эмили кидается мне на шею, и я крепко сжимаю её в своих объятьях, даже слишком крепко. Вместе с ней я сажусь в кресло рядом с кроватью, Эмили устраивается у меня на коленях, как котёнок. И только тогда я поднимаю глаза на рыжеволосую женщину, лежащую в постели. Она бледна, её глаза широко распахнуты. Она улыбается мне, её губы шевелятся, произнося моё имя.
— Сиенна, девочка моя, — шепчет она. Она протягивает дрожащую руку, и я хватаюсь за неё. Слёзы набегают на глаза.
— Мама, — прижимая Эмили к груди, я наклоняюсь к маме, провожу рукой по её волосам и целую в щёку, — я безумно скучала по тебе.
— Ох, Сиенна, — говорит она. — Я так переживала за тебя.
— За меня? Ты переживала за меня? — рыдания рвутся из меня. — Я думала, что потеряла тебя.
Мама плачет.
— Прости, — мотает она головой, слёзы капают на мягкий хлопок покрывала, обёрнутого вокруг её груди. — Тот человек… он что-то сделал со мной, — в её глазах отражается боль. Я жду, пока она продолжит. — Он пытался внушить мне, что я другой человек. Хотел, чтобы я думала, будто я даже замужем за кем-то другим.
В моей голове всплывает изображение того мужчины с заметной сединой.
— Я видела те картинки, мам. Они выглядели такими настоящими.
Мама кивает и отворачивает голову.
— Знаю.
У меня накопилось столько вопросов, мне нужно столько ответов… Но сейчас не время. И я спрашиваю только:
— Ты что-нибудь помнишь?
— Нет, — вздыхает она. — Только урывками, как была в той комнате с проектором, прокручивавшим картинки.
— Ты не помнишь, как я приходила туда, чтобы забрать тебя?
— Ты приходила? — слёзы вновь наворачиваются на её глазах.
— Несколько раз. В разные места, — вообще я испытываю облегчение, что она не помнит, как её похитили или держали в той камере с крысами. Может, это стало такой травмой, что её мозг решил заблокировать воспоминания. И я рада этому.
— Прости меня, — повторяет она.
— Это не твоя вина, мам. Это мне нужно извиняться, что втянула тебя во всё это, — я закрываю глаза. Голова внезапно становится тяжёлой.
— Тебе нужно больше отдыха, — она так тихо произносит слова, что я едва её слышу.
Я открываю глаза: она смотрит на меня из-под полуприкрытых век.
Неохотно поднимаюсь, опуская Эмили на пол.
— Ты права, мам, — слегка подталкиваю Эмили к двери. — Пойдём, Эми. Маме надо поспать.
Мама пытается сесть, чтобы возразить, но сразу же падает обратно на подушки.
— Видел бы меня сейчас ваш отец, — бормочет она скорее себе, чем нам.
Я наклоняюсь к уху Эмили и шепчу:
— Можешь пойти найти Зейна? Я догоню тебя через минуту, ладно?