Каталог катастрофы

Это меня отвлекает и запускает ход мысли прямиком в terra incognita, потому что в Германии нет подозреваемых в оккультной сфере; члены абверовской Розенберг-Группе и Общества Туле были «застрелены при попытке к бегству» в конце июня 1945-го. Охранники лагерей либо казнены, либо отсидели долгие сроки, их начальников из Аненербе тоже казнили: вся страна превратилась в оккультно-демилитаризованную зону. После того как ответ Третьего Рейха на Манхэттенский проект чуть не достиг цели, это оказалось практически единственное решение, которое Трумен, Сталин и Черчилль приняли единогласно – и теперешнее немецкое правительство не выказывает никакого желания снова вернуться на этот путь крови и безумия.

– Он потом еще говорил, – внезапно добавляет Мо.

– Да? О чем?

– Хотел вернуться домой, привести туда помощь, что-то вроде этого. Кажется.

Я резко поднимаюсь и морщусь, когда ребра напоминают, что быстро мне лучше не двигаться.

– Помощь. Он не уточнял какую?

Мо снова хмурится. Густые брови почти сливаются в одну полосу, как штормовой фронт.

– Он еще некоторое время говорил про Открывающего Пути. И странно говорил, будто имел в виду меня. Говорил, что помощь в борьбе против Дар аль-харба придет после обряда… м-м, «Распутывания корней Иг-Драсля»? А потом он «откроет Мост и приведет назад ледяных великанов». Он очень прочувствованно говорил о мосте, мосте в жизненное пространство. Он так это называл – «жизненное пространство». Это для тебя что-то значит?

– Приблизительно «твою ж мать».

Я смотрю, как она поднимает кружку с кофе и катает ее в ладонях.

– Это все?

– Все? Да. Я ждала, потом услышала, что они вышли, и позвонила тебе. Но я явно ошиблась, потому что в следующую минуту двери распахнулись, а тот, с пистолетом, вырвал у меня телефон и растоптал. Он был в ярости, но другой – тот, с акцентом…

Мо вдруг замолкает.

– Можешь его описать?

Она сглатывает.

– Это самое дикое. По голосу я вообразила кого-то вроде Шварценеггера в «Терминаторе», но ничего подобного. Просто четыре ближневосточных типа, и у одного из них… нет, лица вспомнить не могу. Только глаза. Они вроде как светились. Зеленым. Как стеклянные шарики. Будто у него там внутри извивались какие-то светящиеся червяки. Он… тот, с немецким акцентом и глазами… он страшно злился и орал на меня, и я очень испугалась, но они просто растоптали мой телефон, а потом снова меня заперли. Замотали дверцы цепью, да еще и придвинули стол или что-то другое. И я… черт. – Она допивает кофе. – Это был худший час в моей жизни. – Пауза. – Могло быть и хуже. – Пауза. – Они могли бы… – Пауза. – Ты мог бы не снять трубку. – Пауза. – Они могли бы меня не найти.

– Работа у нас такая, – говорю я с деланной легкостью, хотя чувствую себя совершенно иначе. – Когда полицейские тебя выводили, ты что-нибудь видела?

– Я не слишком осматривалась. – Голос у Мо дрожит. – Но слышала выстрелы. А потом будто целый взвод спецназа вломился в дом, высадил двери шкафа и направил на меня свои игрушки. Тебе когда-нибудь направляли в голову две штурмовые винтовки? Так близко, что можно заглянуть внутрь дула? И ты лежишь очень неподвижно и очень стараешься не выглядеть опасной. – Снова пауза. – Но потом один из главных понял – всего за три секунды – что я заложник, и они меня вывели через главную дверь. Всюду была кровь. И два тела, но среди них не было того парня со страшными глазами. Я бы его узнала. На стене были какие-то странные символы; она была беленая, а рисовали на ней какой-то густой черной краской или кровью, не знаю. Под ней стоял низкий столик с разбитым ноутбуком и еще какой-то техникой. Свечи. И сварочный генератор. Дико, ты сам, наверное, понимаешь, как дико это выглядело. А потом они меня увезли.

Дурное предчувствие становится сильнее. Точнее, у меня в голове уже не просто мигают красные лампочки – там по громкоговорителю объявляют трехминутное предупреждение.

– Можно позвонить с твоего телефона? – с тщательно вымеренной непринужденностью говорю я. – Думаю, нам все-таки понадобятся сантехники.

Благодаря чудесам матричного менеджмента, мой начальник отдела – Бриджет, она подписывает мои табели личной аттестации; Хэрриет – ее левая рука тьмы, она занимается административными вопросами вроде учебных курсов; но поскольку я поступил на действительную службу, Энди теперь мой руководитель по направлению, который несет полную ответственность за мои задания и эффективность их выполнения; Энглтон же – просто парень, личного секретаря которого я замещаю. Я решаю начать с самого низа цепочки субординации, сходу вешая на Хэрриет ярлык «оперативная катастрофа»: учтите, что эта женщина может выдать письменный выговор за растрату казенных средств, если ты выстрелишь серебряной пулей в вервольфа. В итоге я заключаю, что шансы выжить будут наибольшими, если отдаться на милость Энди.

А значит, нужно увидеться с ним как можно скорее – то есть, прямо с утра.

– Я на два слова, можно? – спрашиваю я, засунув голову в его кабинет без стука: красная лампочка над дверью все равно не горит.