Катана (СИ)

— Не реветь!!! — рявкнул Влад прямо ей в ухо.

— Еще так рявкнешь — в морду дам! — подскочила Катька, брызнув действительно подкатившими слезами, — Ты чего в ухо орешь?

— Зато помогает… Терпеть не могу женских слез, — улыбнулся новоиспеченный «братец».

— Бабуль, ты просто клад! — обняла ее Катька, вернувшись домой. Бабушка выглядела бледной, но довольной.

— Ну и спасибочки, приятно, что и на склоне лет меня ценят…

— Бабуль… Ты только выздоравливай, а?

— А я чем по-твоему тут сутки напролет занимаюсь?

А потом полетела круговерть: дом — тренировки — учеба… «Ни вздохнуть, ни охнуть, только знай поворачивайся», — говорила бабушка. Катька вертелась, как белка в колесе. Учеба шла тяжело, спасибо, учителя еще помнили способную девочку и классная как-то поинтересовалась, что вообще случилось, что она вернулась. После чего Катьке стали помогать почти все учителя. «А Полина Германовна, оказывается — Человек!» — делилась внучка с бабулей.

Катька открывала дверь, зажав зубами сетку с хлебом. Ну как иначе, если за спиной рюкзак с амуницией, в руке — катана, и чем-то надо держать ключи? Войдя, она услышала громкий и незнакомо властный бабушкин голос:

— Не смей ей ничего говорить!!! Не смей!!!

Тут из бабушкиной комнаты выскочила мать, в слезах, и, едва кивнув дочери, убежала на кухню.

Катя пулей, в чем была, влетела к бабушке:

— Што шлушылошь??!

— Господи!!! — расхохоталась бабушка — ты только посмотри на себя… Ох, умрешь с тобой от смеха…

Из зеркала на Катьку смотрела совершенно дикая рожа, из зубов которой свисала сетка… Фыркнув, она выплюнула ручки и сердито спросила:

— Это вы с матерью о чем?

— Между прочим, мы тоже имеем право на некоторые личные тайны, как и некоторые, правда, дочь?

Когда мать успела войти в комнату, Катя не заметила. Наверное, в зеркало на себя любовалась. И не узнала материн голос, неожиданно мягкий.

— Да, мама. Я все поняла. Прости. — и она обняла бабушку.

— Катюша, нам надо еще поговорить, сделаешь нам чайку?

Ужасно хотелось все выяснить, но если бабушка просит… можно и отложить, решила Катька. Тем более, что мать ничего не сказала про катану. И про все остальное. Или бабушка, как раньше, ничего не рассказала ей? Но не заметить катану она просто не могла — Катька в этом была уверена.

Не заметила.

Не спросила, где была так долго.

А Катька уже привычно готовилась отовраться -мол, хлеб не привезли свежий, а старый брать не хотелось, ждала…

А ничего не было.

А это значит — что-то произошло. В Катьке боролись тревога, любопытство и страх, еще немного, и она стала бы подслушивать под дверью, но чайник закипел, надо было заваривать, приготовить и что-то к чаю.

Когда она вошла, мать сидела у кровати, держа бабушку за руку, и обе молчали. Катя ни разу не видела между ними ни грана ласки, кроме праздников, когда после вручения подарков вроде как положено поцеловать или хотя бы обнять дарителя… Бабушка была спокойна, а мать… С влажными глазами, согнутая, будто груз на ней какой. Слезы матери Катька видела — еще не так давно сама доводила, но то были слезы злые, жесткие, с такими она и ударить дочь могла. Вспоминать было противно. Спрашивать — боязно. Тишина угнетала.

— Еще что-нибудь принести к чаю?

— В моей сумке на кухне коробка конфет. Будь добра, принеси.

Вот и весь разговор, — подумала Катька, неся конфеты. И что дальше?

А ничего. Разговор шел, уже с ней, обо всем — и ни о чем, бабушка рассказывала, как они управляются дома, хвалили Катьку, мельком упомянув даже о тренировках — мать не отреагировала и даже ничего не уточняла (и слава богу! но… подменили ее, что ли?), мать говорила, что отца ожидает новый перевод, уже ближе, что до них будет даже ходить автобус, но городок военный, маленький, школа не очень, а Катьке надо заканчивать и думать, чем она будет заниматься дальше, надеюсь мысли о медицине все-таки будут не только мыслями (вот это уже больше похоже на мать!), оказалось мать была уже в школе, похвалила дочь (наконец-то взялась за ум, не было бы счастья, да несчастье помогло…) — и все это время Катьке казалось, что они все трое идут, как по хрупкому льду, чтобы не топнуть, не нарушить, и задать самый важный вопрос — нельзя, просто невозможно, потому что тогда… Хрустнет и все полетит к чертям… все они полетят…

Мать уехала, оставив полный холодильник и набитый кошелек (вот ничего себе…)

Катька сидела на кухне наедине со своим страхом, а потом пошла к себе в комнату и достала катану. Клинок был — как светлая полоса жизни. А ей все казалось, на нем какие-то пятна, пылинки. Протирая клинок, Катька решила — бабушку она спрашивать не будет. Просто потому, что не хочет, чтобы она нервничала. Ей это очень вредно. Так говорила участковая врач. Будет терпеть, пока… пока не будет подходящего момента. А потом сама возмутилась: бабушка что, доверяет ей меньше, чем матери? И пошла выяснять отношения.

— Ты что, решила отрезать от меня кусочки, пока правду не выяснишь? , — иронично спросила бабушка, и, взглянув, на изменившееся лицо внучки, добавила: — Да шучу я, шучу… Дай подержать твою красавицу.