Катарина

– Офицер Мюллер, кстати, тоже в той организации состоит… или як ее там називати… – констатировала Танька, оглядев меня с подругой тепло-карими глазами. – Тильки он почему-то здесь как полицейский… мы так до конца и не поняли, какое у него звание и чем именно они в здешнем городе занимаются.

– Девушки, фрау Шульц дожидается вас в лиловой гостиной, – предупредила Гертруда – повар семейства Шульц.

Женщина преклонного возраста с седовласой шевелюрой внезапно вошла в помещение в самый разгар нашего разговора, завязывая застиранный поварской фартук.

– Мы уже идем, – тут же последовал ответ от Аси.

– Фрау вызывает нас в такую рань тильки когда спешит сообщить новину какую или раздать не совсем повседневные поручения, – рассказала Ольга, подорвавшись с места.

– Идем, живо! – скомандовала Тата, на ходу поправив белоснежный фартук. – Посуду потом перемоем.

Фрау ожидала нас в гостиной на втором этаже, которая находится через стенку от ее спальни. В небольшом помещении имелись такие же высокие белоснежные потолки, на которых красовалась старинная лепнина. Стены были украшены лиловой краской, под стать тому яркому и необычному цвету была и небольшая софа, парочка старинных кресел и даже шторы на двух просторных окнах. Генриетта сидела за широким столом из дорогого красного дуба в окружении бумаг, и нетерпеливо листала нечто, наподобие журнала. Заметив нас, она аккуратно поправила уложенные в низкий пучок волосы, опустила тонкие очки с позолоченной оправой на переносицу, и устало оглядела каждую нас. Мы выстроились перед ней в одну шеренгу, ожидая указаний.

– Доброе утро, дамы, – коротко произнесла она, тяжело выдохнув, и мы как по команде кивнули. – Прежде всего хочу извиниться перед вами за свое вчерашнее поведение. Мне ужасно стыдно, ведь ранее я не позволяла себе подобного. Но… произошло то, о чем я молила Господа каждый день – мой мальчик заговорил, и я…— фрау сняла очки, громко вздохнула и подняла глаза вверх, в надежде смахнуть подступающие слезы. – Мое материнское сердце не выдержало, и я поддалась эмоциям. Но впредь, обещаю вам, больше такого не повторится.

Девушки послушно кивнули, а я мельком оглядела их, с надеждой поймать взгляд хоть одной и понять, о чем же говорила Генриетта. Но они продолжали жадно поглощать каждое слово помещицы, не обращая на меня внимания. Среди них я была белой вороной и той единственной, кто ничего не смыслил в немецкой речи. Тогда меня настиг невероятный стыд и злоба на саму себя и свое невежество. Ровно с того момента я была решительно настроена выучить немецкий язык в ближайшие месяцы, хотя бы для того, чтобы понимать каждого члена семьи Шульц.

– Буду кратка. Китти, дорогая, с этого дня ты не являешься горничной и становишься полноценной няней для 'Aртура, – твердо сообщила фрау. – Я очень рада, что ты согласилась и вошла в наше положение. Надеюсь, ваше общение пойдет Артуру на пользу.

Она оперлась руками об стол и медленно поднялась с кресла с идеальной осанкой, что дало шанс получше рассмотреть ее безумно красивое синее платье из плотной ткани, которое так удачно подчеркивало тонкую талию. Подобная ослиная талия являлась настоящей редкостью для советских женщин ее возраста. Было видно невооруженным глазом, что Генриетта продолжала ухаживать за собой, даже пересекая сорокалетний рубеж и родив троих детей. Ухаживать за собой даже в подобных тяжких условиях, когда супруг и сын ушли на фронт, и она один на один осталась с большим хозяйством и двумя несовершеннолетними детьми… то ли из-за многолетней привычки, то ли чтобы сохранить хоть что-то, что связывало ее с прежней жизнью…

– Китти? – переспросила она, вопросительно взглянув на меня после долгого молчания, чем вырвала из размышлений. – Ася, переведи, будь добра.

После краткого перевода подруги, я коротко кивнула.

– Но как же… ведь я совсем не знаю языка, – опешила я. – Как же мы будем общаться?