Катарина

— За Алекса? Я бы с радостью… хоть и отношусь к нему как к старшему брату, — фройляйн Шульц слабо улыбнулась, слегка пожав плечами. — Но не все члены СС состоят в правящей партии, к ним относится и Мюллер. А Кристоф… он в партии имеет огромное влияние. К тому же, его отец близок с самим Генрихом Гимлером — главой СС и одним из самых влиятельных людей после фюрера. Маменька твердит, что после свадьбы Кристоф, даже если и узнает о несуществующем диагнозе Артура, то оставит это в строгой тайне, чтобы не опозорить свою фамилию и весь будущий род…

— Но зачем их убивают? Людей с отклонениями. Они же не виноваты в том, что уродились такими, — недоумевала я.

— Я не… я не знаю… Говорят, что они наводят ужас на детей и портят гены здоровых арийцев, — Амалия обессиленно всхлипнула, уронив лицо в ладони. — Кого-то лишают возможности иметь детей путем страшной операции, а кого-то сразу безжалостно уничтожают… Они умирают тихо, даже не подозревая о том, что страна, в которой они родились, их не любит, и в один миг так просто от них отказалась…

— Какой ужас… бедные люди… — всхлипнула Ася. Она уселась на край кровати Амалии и молча обняла ее тонкими руками, не стесняясь слез.

Я, глядя на девушек, тоже не сдержала нахлынувшие чувства, и спустя несколько минут мы втроем жалостливо всхлипывали, вытирая слезы. Каждая из нас боялась разбудить других домочадцев, поэтому была вынуждена прикрыть губы ладонью, чтобы не взвыть. Со стороны наш плач выглядел так, словно мы оплакивали усопшего.

До того горько и мерзко я ощущала себя после откровенного рассказа Амалии, что не могла остановиться. Я представляла как беспомощных детей с внешними и внутренними недостатками, которые не вписывались в идеализированный Третий рейх, безжалостно убивали в психиатрических лечебницах… И что на месте любого из них мог оказаться мой маленький Áртур, который за столь короткий промежуток времени успел запасть в душу…

* * *

Я штопаю любимое белоснежное платье в черный горошек, с которым никак не желаю расставаться и намерена штопать его до последней заплатки. В воздухе раздается громкий дверной хлопок, и по твердым шагам и скрипящим половицам я сразу же догадываюсь кто вошел в дом.

— Анька! — кричит мать. — Анька, ты здесь?

Я не вижу ее, сидя в комнате, но прекрасно слышу, как она открывает шкафы, а дверцы отзываются протяжным скрипом.

— Аннушка! — голос мамы теплеет, но с тяжелым дыханием она продолжает искать старшую дочь по всему дому. — Где же ты?

Мне страшно. Сама не понимаю от чего, но сердце начало биться в груди как чумное, а иголка со звоном падает на пол, и на моих глазах ускользает сквозь старую половицу. Шаги матери на мгновение затихают, а я вдруг перестаю дышать.

— Анька, ты мне нужна! — разъяренно кричит мамка за дверью нашей спальни. — Пойдем со мной! Сколько можно прятаться?!

Я испуганно вскакиваю со стула, а платье в горошек летит на пол, ведь ко мне пришло страшное осознание — матери нет в живых уже больше года.