Катарина

Я замахнулась и влепила ему звонкую пощечину. Ладонь тотчас же стала изнывать от боли после соприкосновения с его щекой. Я тяжело дышала, глядя на него с нескрываемым отвращением. От неожиданности он резко схватился за больное место с ошарашенными глазами, и отпустил наконец мою пульсирующую щиколотку.

— Що тут случилося? — раздался недоуменный голос Лёльки. Она остановилась в дверях, ошарашенно оглядев нас с Ванькой. — Ви що учудили? Хочете фрау розбудити?!

Иван громко выдохнул, гордо шмыгнул носом, и, в последний раз бросив на меня укоризненный взгляд, молча удалился из комнаты с раскрасневшейся щекой. Девушка проводила его, изумленно хлопая ресницами, а потом тут же присела на мою кровать.

— Катруся, за що ти його так? — Оля сочувственно погладила меня по руке. Я тут же отдернула ладонь как от раскаленного железа, и улеглась на подушку, накрывшись одеялом до подбородка. — Любить он тебе, не видишь разве? Ну сжалься ти над ним. Он же ж як Алекса мого видит, так його тут же трясти от злости начинает. Ревнует Ванька тебе до нього…

— Насильно мил не будешь, Лёлька, — понуро промычала я.

— А ти не рубай с плеча-то. Поговорити вам треба толково, объясниться. Страждает ж хлопець, — девушка мягко поглаживала меня по руке, накрытой одеялом. — Ти поясни йому для чого тоби книги-то нимецьки читати надобно. Про сестру розкажи. Он ведь хлопець не дурний, все поймет…

— Без моих объяснений уж как-нибудь обойдется, — тут же ответила я неприветливым тоном. — Не нужна мне любовь такая… да и не люблю я его вовсе. Ты же знаешь, мысли у меня другим совершенно заняты. Не могу я время терять на потехи, да на интриги любовные…

— Добре, добре, Катруся. Утро вечера мудренее. Небось одумаешься еще, — Ольга устало выдохнула и медленно поднялась на ноги. — Як в себе прийдеш, дай знати. Мы с тобою ще не до конца маршрут твой до прачечной пропрацювали.

* * *

Разработка моего побега внезапно отошла на второй план, когда в середине июня в «Розенхоф» раздался звонок. Впервые за все время моего пребывания в Германии. До этого личный стационарный телефон фрау был использован исключительно для исходящих вызовов. По лицу Генриетты мы сразу же поняли — Кристоф назначил дату свадьбы.

После звонка Амалия заперлась в комнате и не открывала дверь на протяжении всего дня. Фрау Шульц непринужденно отмахивалась рукой и списывала поведение дочери на предсвадебное волнение. Но Ася заметила, как женщина весь день витала в мыслях: то подпись не там поставила, то на полсотни ошиблась, то никак руки дрожащие унять не могла.

Пока еще фройляйн Шульц, Амалия наотрез отказывалась ехать в Мюнхен для примерки свадебного платья. Поэтому Генриетта действовала решительно: пригласила домой целый штат, состоящий из главной портнихи, двух ее помощниц и саму начальницу ателье. Как оказалось, слухами о скорой свадьбе Кристофа Нойманна был полон весь Мюнхен, да и вся Бавария в целом. Это еще раз подтверждало тот факт, что его персона была влиятельной в местных кругах.

Но чем выше и влиятельнее мужчина в нацисткой Германии, тем более хитер, беспощаден и опасен он был. И, судя по тому, с каким рвением Амалия стремилась выйти за него замуж, она знала об этом не понаслышке.

Наконец, тот роковой день настал — 13 июля 1943 года.

Солнце светило тогда чрезвычайно приветливо и душно, а на небе не было ни облачка. Мы с Асей помогали плачущей невесте одевать белоснежное подвенечное платье с кружевным верхом и рукавами. Подол был лишен пышности и опущен строго в пол, но это лишь прибавляло Амалии элегантность и простоту. Платье выгодно подчеркивало ее тонкую талию, и в целом девушка выглядела в нем как хрупкий и нежный цветок, к которому боишься притронуться, чтобы не навредить.

— Он старше меня на восемнадцать лет… — тихо пробормотала Амалия, глядя в зеркало со стороны.

— Возраст не так важен, как взаимопонимание и поддержка, — утешила Ася, затянув корсет потуже на ослиной талии девушки.

— Я делаю это ради Артура… — невеста не моргала, отчего создалось впечатление, будто она превратилась в фарфоровую куклу.

— Благодаря тебе, с ним все будет в порядке, — я мягко улыбнулась и поймала ее пустой взгляд в зеркале, продолжив разглаживать метровый шлейф.

— Он не любит меня… — девушка обессиленно пожала плечами, поджав тонкие, бледные как у покойника губы. — И никогда не полюбит. Разве… разве он знает, что такое любовь?

— Уверена, когда он узнает тебя поближе, ты ему понравишься, — добродушно улыбнулась Ася, выглянув из-под спины будущей фрау Нойманн.

— Я должна родить ему… Обязана подарить фюреру ребенка. Мои дети будут носить его фамилию…