Катарское сокровище (СИ)

— Вы довольно поговорили? — монах встал, шумным движением прерывая воркующие речи Пейре. Глаза его саднило от грустного и осуждающего взгляда Гильема Арнаута, взгляда, должно быть, из Рая. Если это и есть communio sanctorum, от него грешникам бывает очень больно… — Я думаю, ваша жена уже успокоилась, и мы можем продолжать допрос в надлежащем порядке. Ради вас и так уже от обычая уклонились.

Допроса оставалось немного. Убедившись, что ее не посадят в тюрьму, Гильеметта приободрилась. Согласилась и быть проводником до грота «Старца», только выпросила у брата Гальярда обещание, что вести придется ночью — «И так-то страшно, что, если Бермон узнает? Может, вы сперва Бермона под замок посадите, а с ним Марселя кривого заодно — вот они-то уж настоящие еретики, такие еретики, что просто ужас…» Удивил и Пейре: перед самым расставанием, получив все возможные заверения в сохранении тайны свидетельства, он бухнулся на колени, а там и ниц. Прижимаясь коричневой сарацинской щекой к холодному полу, он смотрел снизу вверх блестящими глазками и для убедительности еще постукивал виском о землю. Четверо монахов опешили, несколько изумилась даже Гильеметта.

Первым опомнился брат Франсуа:

— Что это за простирания, сын мой? Вы не в храме перед Святыми Дарами, кончайте-ка ваши… жонглерские выходки!

— О чем-то просить хотели — так встаньте и просите по-людски, — поддержал его Гальярд. Ему и без того было несказанно тошно. От себя самого в основном.

— А не встану, отцы мои, не встану, — наотрез отказался Пейре. — Ни за что не встану, милостивцы, помилуйте нас, грешных! Только не посылайте нас паломничать!

— Аймер, поднимите-ка его, — вспылил брат Гальярд. Еще немного — он приказал бы Аймеру выкинуть просителя за дверь хорошим пинком. — Я сказал, вставайте! Вставайте, не то…

— Давайте, нечего тут, — Аймер, смущаясь и не зная, с какой стороны подступить, потянул простертого Маурина за кушак. — Инквизитора слушаться надо! Слушаться, а то он… и от церкви отлучить может!

Маурин стремительно вскочил под действием полушуточной угрозы.

— Отцы вы наши, да как скажете, Христа ради, только отмените паломничество! Мы люди небогатые, своим трудом живем, нам бы желтые кресты — и довольно за грехи наши, а в Тулузу-то ехать совсем не на что. Не говоря уж о Рокамадуре, а то я слышал, не приведи Господи, и до святого Иакова людей посылаете — это нам и вовсе не по карману…

— Епитимия, приличествующая… вине вашей супруги, будет оглашена на Sermo Generalis. По окончании процесса. — Гальярд громко захлопнул папку с документами, словно бы ставя хлопком точку в отвратительном разговоре. Больших усилий ему стоило не закричать грубо и яростно — «Пошли оба вон!» Спасло только знание, что кричать ему хотелось не на людей, а на собственное бессилие относительно их.

Пейре, красный сквозь смуглоту, и бледная, как утопленница, Гильеметта удалялись чрезвычайно долго, все останавливаясь, вставляя незначащие просьбы, стараясь покрепче зацепиться за вожделенное обещание безопасности. Ушли наконец, Господи Иисусе. Брат Гальярд в изнеможении опустился на стул, сквозь головную боль невпопад отвечая на холодные поздравления францисканца. Удачный день, плодотворный день — так и есть, отчего же у Гальярда во рту привкус дерьма, а на сердце маета и смятение? Крупный инквизиторский успех, чрезвычайная компетентность, говорил голос брата Франсуа, столь отличный от голоса покойного отца Гильема. Уже сегодня ночью старик, если Господь поможет и франки не подкачают, будет у них в руках, в руках служителей Церкви — знаменитый на весь Тулузен и Аженэ еретик, последние лет шесть проходивший в разговорах епископов и инквизиции под условным именем «четвертого».

— Сам Четвертый, это вам не старухам желтые кресты раздавать, — брат Франсуа, уже предвкушая величие происходящего, потирал руки — неожиданно длиннопалые для такого невысокого человека. — А там, даст Бог, через него выйдем на катарское сокровище, что бы это ни было. Так и в историю инквизиции с вами войдем, а, брат Гальярд? Бог бы с ней, с историей-то земной, чай, не она в бревиарии пишется; а все-таки, что ни говорите, дело получается стоящее! Вдруг да ценную реликвию Церкви вернем, еретиками у христиан похищенную… Будете смеяться, — брат Франсуа состроил до крайности свойскую физиономию, — но у нас в Сен-Тибери чего только об этом сокровище ни говорили. Слышал я даже от пары братьев — не что иное в Монсегюре припрятали, как сам Святой Грааль, чашу Вечери Господней!

— Наверняка ерунда, — сквозь зубы сказал Гальярд. Больше сказал для Аймера, который невольно вытаращился от великолепия перспективы. — Зачем катарам реликвии? Они же их не почитают, потому что в воплощение Господне не верят. Не один ли из монсегюрских молодчиков говорил, что все кресты надо на дрова пустить, раз уж они — символы орудия пытки и материя незначащая. Думаю, монсегюрский Матье со товарищи Истинный Крест тоже предпочли бы для растопки использовать. А Святую Чашу, попади она к ним — на деньги бы переплавили…