Он отправился, пришпорив коня,
к своему племяннику Тренкавелю, виконту Безье.
«Нам надо прекратить наши распри, сказал он,
объединимся, иначе нам не выстоять
против крестоносного войска». Тренкавель не стал его слушать
и повернулся к нему спиной. Раймонд, кипя от ярости,
возвратился в Арль и Авиньон.
[...]
Граф Тулузский ярился и бесновался.
Он остался один: Тренкавель отказался от союза,
и толпа крестоносцев уже колотилась
в двери края [
[...]
«Лишь один человек, подумал он, может мне помочь:
это архиепископ Оша, мой благословенный друг».
Он тотчас велел передать ему прошение:
«Брат мой, идите в Рим. Возьмите с собой
настоятеля Приюта, Раймонда де Рабастана [
Четверо послов Раймонда VI немедленно выехали из Тулузы, но путь до Рима долог, и уже началась зима, когда они добрались до папы и выступили перед ним в защиту графа. Раймонд, как уверяли они, был готов изъявить покорность папскому престолу в присутствии легата, менее враждебно настроенного против него лично, чем Арнаут Амори, настоятель Сито. Иннокентий III, решивший пощадить графа Тулузского из опасения, как бы тот не вступил в ряды еретиков, уступил их просьбам и послал к Раймонду в качестве легата своего нотариуса Милона.
Был ли Раймонд искренен в своем раскаянии или же попросту старался уберечь свое графство от нашествия папских крестоносцев, сделавшись крестоносцем сам? Ни один историк не смог ответить на этот вопрос, приведя убедительные аргументы, но несомненно, что граф Тулузский предложил изъявить покорность папе не ради того, чтобы доставить удовольствие последнему: он сделал это для того, чтобы заручиться поддержкой собственных подданных, из которых большинство остались католиками, несмотря на усиленную катарскую пропаганду в тулузских землях, и для того, чтобы им не пришлось испытать на себе нашествие крестоносцев. Впрочем, теперь этого нашествия опасаться не приходилось, поскольку подчинение графа Раймонда Церкви обязывало его
Другими словами, оба противника взаимно разыгрывали комедию друг перед другом — Раймонд VI изображал покорность, Иннокентий III делал вид, будто простил обиду, — и финал этой с размахом поставленной комедии был сыгран в Сен-Жиле 18 июня 1209 года в присутствии двадцати двух высших сановников Церкви, в числе которых были три архиепископа, вассалов графа и всего духовенства графства. Пьер де Во-де-Серне так описывает это в своей «Альбигойской истории»: