Катары

Теперь обе армии, войска восставших тулузцев, вновь отдавших город своему графу, и войска явившегося подавлять восстание Монфора, стояли одна против другой, разделенные лишь палисадами[116] и рвом, окружавшим город. Бароны Монфора двинулись вперед в боевом порядке, вооружившись лестницами и сосудами с огнем[117]; их встретили дождем снарядов, который обрушили на них при помощи мощных камнеметов. Среди слитного рева тех и других, осаждающих и осажденных, можно было различить, с одной стороны, крики «Монфор!», с другой — «Нарбонн[118]!» Выпрямившись во весь рост на крепостной стене, граф Бернар де Комменж потребовал дать ему арбалет; ему подали оружие, он ловко его схватил, вложил острую стрелу со стальным острием, перекрестился, несколько мгновений простоял неподвижно, сосредоточился, медленно прицелился во вражеского рыцаря, командовавшего штурмом, — этим рыцарем был не кто иной, как Ги де Монфор, сын Симона, — и пустил в него стрелу, которая пронзила грудь молодого человека, несмотря на кольчугу. Окровавленного раненого тотчас унесли, а Комменж, глядя с высоты укреплений, насмешливо бросил ему вслед: «Попал я в вас, зятек[119]! Вот вам привет от моего графства!»

Бой, так неудачно начавшийся для крестоносцев, продолжался до вечера с неутихающей яростью, как описано в «Песни о крестовом походе»:

Повсюду расколотые доспехи и щиты,

рыцари с искаженными болью лицами, вспоротые бока,

перебитые руки, отделенные от тела ноги,

рассеченные груди, помятые шлемы,

клочья изрубленной плоти, головы, лишенные глаз,

ручьи алой крови, брызжущие из ран,

и бароны, с силой рубящиеся и готовые прийти на помощь,

вынести из боя поверженного брата.

Нет ни одного, кто не был бы ранен.

Поле боя стало красным и белым от раздавленных мозгов.

(ПКП, 188)

Монфор, в прежние времена часто выходивший из битв победителем, теперь вкусил горечь поражения. Укрывшись в своей палатке, поставленной у стен Тулузы, города, откуда он только что был изгнан, он исходил яростью и горевал. Его приближенные вздыхали и плакали, а гасконские бароны, силой загнанные в ряды крестоносцев, тем временем втайне ликовали: «Благородная и прекрасная Тулуза, ты вновь обрела прежнюю славу, спасибо тебе за то, что победила этих несчастных французов! Теперь над нами снова будут Бог и Право!»

На следующий день «благородный граф» де Монфор вместе со своей женой Алисой стоял у изголовья их сына Ги, раненого и лежавшего на постели. Он не переставал жаловаться и обсуждать свое поражение с теми, кто его окружал: с кардиналом-легатом Бертраном, Аланом де Руси, одним из его генералов, сенешалем Жерве, которого он сам произвел в это высокое воинское звание, и еще несколькими людьми. Горя нетерпением смыть свой позор, он тут же, не сходя с места, устроил военный совет.

«Благородный граф» явно желал без промедления вернуть себе Тулузу и прилегающие к ней земли, поскольку Церковью было бесповоротно решено, что отныне тулузские земли являются его собственностью; однако мнения его генерального штаба насчет того, насколько своевременна попытка отвоевать город, и того, какие средства надо использовать для достижения цели, разделились. Тем не менее для Алана де Руси, который сражался бок о бок с Монфором с 1211 года, поражение, только что нанесенное «благородному графу», не было следствием ни стратегической ошибки, ни неверной оценки шансов на победу: это, если верить словам, вложенным в его уста анонимным автором «Песни о крестовом походе против альбигойцев», было небесной карой, наказанием свыше. И рыцарь не постеснялся жестоко обрушиться на честолюбивые замыслы своего вождя в исполненной мудрости речи: