Катастрофа

Собака обнюхивала на берегу что-то белое: у камня лежал мертвый лебедь. Его шея и грудь были растерзаны, красновато-фиолетовые; оранжевые перепончатые лапы неестественно и беспомощно задраны кверху. Здесь, на земле, он был похож на самую обыкновенную утку.

— Что там? — спросила Марет, заметив, что Олев задержался.

— Ничего, — ответил Олев и быстро пошел дальше.

— Интересно, а в этом году и нет лебедей? — поинтересовалась Марет.

— Они, наверно, где-нибудь в камышах прячутся, — сказал Олев. — Сегодня такой ветер.

И тут где-то далеко в воздухе прозвучал задумчивый звонкий крик: «Кий-ау».

— Смотри, — взяв сестру за руку, сказал Олев, — смотри, летят!

Вдали над морем плыли в небе белые пятна, как чайки, но они не парили в воздухе, а равномерно взмахивали крыльями, вытянув по направлению полета длинные шеи. Олев все еще держал сестру за рукав; небо было таким ясным и голубым, как в детстве; и он вдруг почувствовал, что его связывают с сестрой совсем иные отношения, чем с остальным миром. Сестра никогда не будет для него ни женщиной, ни мужчиной. Это такая связь, которой не могут коснуться ненависть и любовь, даже простой интерес; какое-то особое безразличие, для которого единственным подходящим определением могло бы быть слово «присущее». Какая-то нить из детства, холодная и суровая, как это светлое октябрьское небо, навсегда останется между ними, и когда все вокруг изменится, и сами они и их понятия, это останется неизменным; он будет говорить сестре: «Смотри, лебеди!» каждый раз одинаково — как в семь лет, так и теперь и в будущем.

В конце следующей недели отец повез коллег по кафедре на дачу праздновать свой день рождения. Благодаря инициативе матери это мероприятие стало для Олева приятной традицией. Мать уже с четверга хлопотала на кухне, отец таскал из магазина напитки, и, как всегда в таких случаях, Олева охватило радостное волнение: по крайней мере на одну ночь вся квартира в его распоряжении! Правда, особых причин радоваться не было: сейчас пустая квартира была ему ни к чему. Для разных пирушек, турниров по бриджу и вечеринок больше подходили квартиры или дачи приятелей. И все же, когда в пятницу вечером мать послала его купить уксуса, ему казалось, что и магазин, и улица полны веселого шума, а на лицах прохожих светятся затаенные мысли.

— Тебе звонила какая-то дама, — сообщила мать с плохо скрываемым любопытством, когда Олев вернулся из магазина. — Та самая, что и вчера вечером тебя спрашивала, по-видимому, дама средних лет!

— Может быть, Ээле? — предположил Олев.

Ээле была заместителем Олева, старосты группы, девушкой с кривыми ногами и большими запавшими глазами, преданно следившими за каждым шагом и движением Олева. Она представляла Олева на собраниях в деканате, куда сгоняли старост, вела журнал группы, старательно подавала его на подпись преподавателям, конспектировала под копирку лекции для Олева, когда тот отсутствовал… Каждую субботу или воскресенье она звонила вечером Олеву и спрашивала, пойдет ли Олев в понедельник на первую лекцию; если пойдет, то она бы охотно принесла Олеву журнал, потому что не уверена, пойдет ли сама… Олев каждый раз отвечал, что пусть лучше Ээле оставит журнал у себя, потому что и он не уверен… И, отвечая так, он каждый раз начинал колебаться, особенно если здесь не было Сирье: может быть, все-таки разрешить Ээле принести журнал или сходить за ним самому, или встретиться где-нибудь — Ээле была уродлива до притягательности.

— Нет, — сказала мать, — это был голос  н е м о л о д о й  дамы, и к тому же Ээле позвонила бы тебе в конце недели.

Олев пожал плечами, почем ему знать, кто это. Спустя некоторое время телефон зазвонил снова. Мать подоспела раньше Олева, хотя ей и пришлось мчаться из кухни, а Олев разувался здесь же, в прихожей.

— Минутку, — сказала мать, а затем обернулась к Олеву: — Та самая дама.

— Слушаю, — произнес Олев.

— Здравствуйте, это говорит мать Илоны, — послышалось в трубке. — Вы, кажется, хороший знакомый Илоны?

Олев подумал, что его разыгрывают, но это был голос не девушки, а действительно немолодой женщины. Мать Илоны? Олеву захотелось швырнуть трубку, но вместо этого он еще крепче сжал ее в руках.

— Вы слышите меня? — спросили в другом конце.

Олев смерил мать долгим укоризненным взглядом, так что та скрылась на кухне. — Да, конечно, — ответил он поспешно. — Мне надо бы поговорить с вами!

— Да, пожалуйста, — машинально ответил Олев.

— Не знаю, но мне кажется, что по телефону не совсем удобно… — нерешительно произнесла женщина, — может быть, нам лучше встретиться? Только не знаю, удобно ли у нас… мне не хотелось бы посвящать в это Илону!

— Можно у меня, — перебил Олев. У него тоже не было ни малейшего желания встречаться с Илоной.

— Хорошо! — голос женщины повеселел. — И когда?

— Завтра, то есть в субботу, в пять вечера или попозже, — оттарабанил Олев, как из пулемета. — Если, конечно, это вас устроит, — добавил он вежливо.