Катастрофа

— Да-да, — немного испуганно ответил голос, — почему же нет. Вот только… вы не могли бы сказать свой адрес? Понимаете, в дочкиной записной книжке я нашла ваш телефон, но адреса там не было. Не в моих правилах рыться в ее записной книжке, однако тут такое дело…

— Кто это? — спросила мать как бы между прочим, когда Олев стал вынимать из сумки бутылки с уксусом.

Да так, — мог бы буркнуть в ответ Олев, но он все еще не пришел в себя и, как всегда в таких случаях, стал длинно и по-глупому врать:

— Преподавательница матпланирования.

— Преподавательница? — удивилась мать.

— Ну да, она хотела узнать, придем ли мы завтра на консультацию, которая не состоялась в понедельник.

— А при чем здесь ты?

— Как при чем? Ведь я староста.

Мать задумалась.

— А зачем ей твой адрес? — нашла она изъян в этой истории: кое-что она все-таки расслышала, хотя на плите что-то громко булькало.

— Мой адрес? — не понял Олев. — Ах да, возможно. Она, кажется, сказала, что в справочнике на нашу фамилию несколько номеров и она не знала, по какому адресу меня искать. А что?

— Ничего, — ответила мать, недовольно пожимая плечами; было похоже, что интерес к предстоящему торжеству у нее начисто пропал.

Вдруг они не уехали? — думал Олев, возвращаясь в субботу домой из института. Вдруг она отправила отца одного? Сумасшедший дом! С нее все станется! Что же тогда делать? Закрыть дверь на задвижку, как с Илоной? Но с матерью Илоны так нельзя, еще подумает — я что-то замышляю. Позвонить, предложить встретиться в кафе?.. А если ее не будет дома? Если подойдет Илона — не спрошу же я: дома твоя мать?

Ключ скрипнул в замке, но собака не заскулила, не заскреблась лапами в дверь, как обычно, когда Олев приходил домой. В квартире стояла тишина. Квартира была пуста. На столе лежали пять рублей. Это значило, что раньше чем в воскресенье вечером они не вернутся. Олев с облегчением вздохнул. И тут же его охватило отчаяние.

К черту! — подумал он. Возись с этими бабами! Будто мне больше делать нечего! В конце концов, я должен учиться! Им-то наплевать, кончу я институт или попаду в армию!

Если б только девчонки, так еще и мамаши! Кому это надо, только все усложняют! Как хорошо было бы жить вдвоем с отцом!

У Сирье, по крайней мере, нет матери! Правда, та умерла совсем недавно, в прошлом году, вернее, в конце нынешней зимы. Первый весенний дождь пополам со снегом стучал по крышке гроба… И вообще, с матерью Сирье все было бы иначе: мать Сирье никогда бы не стала вламываться к нему, умолять… Женщина, которую он ждал сейчас, представлялась ему кровожадной тигрицей, гремучей змеей, крокодилом; безумством было идти ей навстречу вот так, безоружным, неподготовленным.

Он курил сигарету за сигаретой. Давно пора бы снова бросить курение — организм уже успел привыкнуть к никотину… Пять минут шестого. Может, она попала под машину?

Олев держал в руке незажженную сигарету — чиркнувшая спичка нарушила бы драгоценную тишину, все еще окружавшую его. Он все же взял в руки коробок, однако не успел открыть его, потому что раздался звонок.

Он поспешил в прихожую, но затем остановился, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и, только почувствовав, что совершенно спокоен, медленно, размеренным шагом пересек прихожую и открыл дверь.

Перед ним стояла мать Илоны. Он понял это сразу, раньше, чем она успела назвать себя: одного роста с Илоной, чуть полнее; когда она вошла из темного коридора в прихожую, Олев увидел, что ее нежную кожу, щеки, как и у Илоны, покрывает легкий румянец, волосы такие же светлые и пышные; только глаза у нее были не скучающие, не безучастные, не испуганные; ее глаза — ясные темно-серые глаза — сияли и смело смотрели на него.

Какая женщина! — подумал Олев, смутившись от взгляда гостьи. Неужели на свете бывают такие женщины? Уж не в кино ли я? Мать Илоны? Со временем Илона тоже станет такой женщиной! И  о н а  пришла просить  м е н я!

Сердце Олева переполняла гордость, когда он вел гостью в свою комнату. Та огляделась и едва заметно поморщилась. Олев догадался: она не курит. Марет морщилась точно так же, когда приходила к ним, отчасти потому она и ребенка своего не хотела приводить сюда. Что ж, вот и хорошо, подумал Олев — легче будет от нее отвязаться! И в то же время ему почему-то не хотелось оставлять плохого впечатления.

Он предложил гостье сесть в кресло справа от письменного стола, а сам устроился на стуле за столом. Таким образом теплый ласковый солнечный свет падал из окна на лицо женщины, его же лицо, когда он смотрел на гостью, оставалось в тени.