Катастрофа

— Олев сделал мне предложение, — сообщила Сирье.

Аоян удивился.

— Ну, значит, у тебя все в порядке!

Однако в обычном подтрунивании прозвучала и горечь. Впрочем, Аоян был не Олев, выражение лица которого или оттенок голоса могли выбить Сирье из колеи.

— Ох, не знаю, все так сложно, — пожаловалась она.

— Чего ж тут такого сложного?

— Для меня — да, ведь решать-то должна я! Если б он прикрикнул на меня или… А он как будто задал мне вопрос… Я боюсь. Не представляю, как они поладят с моим отцом. Оба такие мрачные. Впрочем, мы, наверно, будем жить у его родителей. Конечно, его мать меня недолюбливает. Но меня это не особенно трогает, я не больно обращаю внимание на то, любят меня или нет. Отец останется один… Конечно, он мог бы поехать в Пайде, к Тынису. Там у них целый дом, ему отвели бы отдельную комнату — они всегда так говорили. Там и сад, и внуки… Ему ведь больше не надо ходить на работу, мог бы в конце концов спокойно пожить! Сейчас он все обо мне заботится — даже готовит! Пока мама была жива, он ничего дома не делал. Я вообще не представляла, как он мог бы что-то делать дома. Мы с Тынисом боялись его, когда были маленькие. Знаешь, мне кажется, что сейчас ему именно этого и хочется — жить вдвоем со мной… А так ведь он останется совсем один… Господи, почему я должна обо всем думать, без конца думать! Ну почему я не корова! — воскликнула она в отчаянии, а затем смущенно продолжала: — Мне так нравится трава. Вот бы лежать на травке и жевать жвачку. Знаешь, — прошептала она, — а отец-то старый!

— Какой же он старый, — возразил Аоян, — ведь ты сама еще почти ребенок.

— Не знаю, — сказала Сирье, — все-таки старый, у нас с Тынисом разница в пятнадцать лет. Он всегда был старый. У других девчонок дедушки были такого же возраста, как мой отец… Но не в том дело, теперь это у него иначе проявляется — он стал говорить о животных, как-то странно говорить! Люди, конечно, могут любить животных, только у тех, кто стар или немощен, кто отстранился от жизни, это выходит как-то иначе. Вот как ты иногда говоришь про клопа, но еще более странно. Это не означает, что они непременно любят животных, просто животные как бы становятся им близкими. Помню, в деревне жила старенькая сестра моей бабушки. Она все грелась на солнышке, сидя на пороге хлева, и разговаривала с овцами, как с людьми, она уже не понимала разницы. И мама перед смертью говорила, что у них в больнице под окна приходят белки. Меня она уже ни о чем не расспрашивала, мои дела ей стали безразличны, а вот про белок говорила. И теперь отец. Он никогда не обращал внимания на животных, он всю жизнь был слесарем, а сейчас кормит голубей, кидает им крошки в окно. Я сама видела!

Глаза Сирье наполнились слезами. Она прикусила губу, быстро заморгала, уткнулась лицом в диванную подушку; плечи ее вздрагивали.

— Ну-ну, — сказал Аоян, похлопывая ее по плечу. — Не надо хныкать! Никто тебя не заставляет выходить замуж. И чего это тебе так замуж приспичило! Живите спокойно вдвоем с отцом. Да и вообще это была бы величайшая глупость — оба вы еще совсем дети. Тебе-то, пожалуй, можно было бы, не то я тебя вконец испорчу, а вот он еще совсем мальчишка. Ведь он моложе тебя, ты однажды вроде говорила.

— Да, но он сказал об этом так, словно ему очень нужно!

— А вот за это тебе следовало бы надрать уши! — в сердцах сказал Аоян. — Как бы не так — вешаться на шею каждому, кому ты нужна!

— Да кому уж я так нужна, — тихо проговорила Сирье. — Ему… да еще, возможно, отцу… Вот если бы я была нужна тебе, я бы не раздумывала. Но у тебя есть своя…

— Да, мне ты действительно не нужна, — просто ответил Аоян.

— Вот видишь, — продолжала Сирье. — Для меня это получилось так неожиданно. Я все думала, что он только проводит со мной время, я не навязывалась ему, — он сам как-то сказал об этом. Мне бы никогда и в голову не пришло, что он не может обойтись без меня.

— М-да, — произнес Аоян, — как бы он мог без тебя?

Неожиданно он обнял Сирье и, обдавая ее своим дыханием, горячо зашептал:

— Как вообще может мужчина, однажды узнавший тебя, обойтись без тебя? Где еще найдешь такую гибкую женщину, которая умеет так плотно прильнуть к тебе? Ты для  н е г о  просто находка! Ведь в тебе скрыт художник, что бы ты ни делала. Иная всего-навсего распластывается, и с каждым разом это становится все неинтереснее, а ты… Не знаю, можно ли вообще тебя испортить. Ты как будто освящаешь все вокруг: небо и земля сходятся над тобой всеми цветами радуги — кому не захочется снова вернуться к этому!

— Что ты говоришь, — испуганно прошептала Сирье, — как ты можешь так говорить! — Ее подбородок снова задрожал. — Мы же с тобой договорились: я прихожу сюда лишь затем, чтобы поразвлечь тебя и отвести душу самой!

— Глупая! — сказал Аоян. — До чего же ты глупая! Этим-то ты и развлекаешь меня. Так же, как развлекает меня работа со стеклом. Или ты думаешь, что из-за этого я захочу жениться на тебе?