Варвара Владимировна отвергла предложение Бунина венчаться «тайно», но обещала, что «она будет с ним по-прежнему жить нелегально, как жена». Впрочем, спустя непродолжительное время, папаша Пащенко написал дочери, что согласен на венчание ее с Буниным. Но она скрыла это письмо. Иван Алексеевич так никогда и не узнал, что доктор Пащенко был согласен на их брак. (Это послание было обнаружено в архиве Пащенко много лет спустя после ее смерти.)
В то же время она тайно виделась с молодым богатым помещиком Арсением Бибиковым, за которого и вышла замуж.
Иван Алексеевич женился лишь в 1898 году на Анне Цакни, гречанке. «Женившись, года полтора прожил в Одессе (где сблизился с кружком южнорусских художников). Затем разошелся с женой…» Впрочем, по собственному признанию, Цакни он никогда не любил.
Несчастная любовь к Варваре Пащенко нанесла рубцы на бунинское сердце. Но она же дала писателю тот горестный опыт, который нельзя постичь ни воображением, ни умственным напряжением. Это надо пережить самому.
И еще, что вынес он со своего рождения и юных лет, что пронес через всю жизнь: «Я многое кровно унаследовал от отца, например, говорить и поступать с полной искренностью в том или ином случае, не считаясь с последствиями, нередко вызывая этим злобу, ненависть к себе. Это от отца. Он нередко говорил с презрением к кому-то, утверждал свое право высказывать свои мнения, положительные или отрицательные, о чем угодно, идущие вразрез с общепринятым:
— Я не червонец, чтобы всем нравиться!
Он ненавидел всякую ложь и особенно корыстную, прибыльную, говорил брезгливо:
— Лгут только лакеи.
И я был в детстве и отрочестве правдив необыкновенно».
Он всю жизнь был правдив необыкновенно.
* * *
В ту ночь с 22 на 23 октября, когда ему исполнилось пятьдесят два года, когда чужое небо было залито могильной чернотой и даже звезды, словно провалившись в преисподнюю, не посылали свой мертвенный свет на далекую землю, Бунин записал в дневник слова, которые много объясняют в его характере:
«Тот, кто называется «поэт», должен быть чувствуем как человек редкий по уму, вкусу, стремлениям и т. д. Только в этом случае я могу слушать его интимное, любовное и проч. На что же мне нужны излияния души дурака, плебея, лакея, даже физически представляющегося мне противным? Вообще раз писатель сделал так, что потерял мое уважение, что я ему не верю, — он пропал для меня. И это делают иногда две-три строки…»
2
В пятницу, 24 ноября 1922 года в русской православной церкви на улице Дарю горели свечи, красными звездочками светились у ликов лампадки и под высокий купол взлетали древние славянские слова — священник, псаломщик и шаферы отправляли древний чин венчания. Сочетались браком (теперь церковным) Иван Алексеевич Бунин и Вера Николаевна Муромцева. Было очень все трогательно, напоминало старую Русь, и у Веры Николаевны на глазах навертывались слезы.
Из церкви поехали на квартиру к Буниным — на «Яшкинскую улицу», как успел Иван Алексеевич прозвать рю Жак Оффенбах. «Честная компания» в лице Куприна, Бальмонта, Мережковских и Цетлиных разместилась за столом. Щедротами Марии Самой- ловны он порадовал гастрономическим изобилием. Нежнорозовая семга, свежая икра, жареные почки, померанцевая в запотевших графинчиках — все вызывало давно не удовлетворявшийся аппетит.
— Ты, Ян, на меня не сердись! — говорила Вера Николаевна. — Без церковного венчания какой брак? На Руси, помнишь, говорили…
Иван Алексеевич, смеясь, перебил:
— Помню! «Только Божье крепко»! У нас с тобой давно крепко.
В разговор вмешался Александр Иванович Куприн. Откусывая от большого куска мясо, он наставительно сказал:
«Быть тому так, как пометил дьяк»! За здоровье молодых. — Он поднял лафитник. — По Божьему велению, по царскому уложению, по господской воле, по мирскому приговору — пьем без уговору!
Засиделись до полуночи. Куприну до его квартиры было рукой подать. Цетлин, которую ждал у подъезда автомобиль, взялась доставить в родные пределы Бальмонта. Он никак не хотел садиться в авто, на всю улицу выкрикивал свои стихи:
Шофер энергичным движением подсадил пиита в авто.