Катастрофа

Григорий Зиновьевич Беседовский в парижском издательстве «Мишень» выпустил книгу «На путях к термидору. Из воспоминаний бывшего советского дипломата» (1931 год) в двух объемистых томах. Он писал «о новой вспышке левого фразерства Троцкого, угрожающего снова крестьянству своими нео-аракчеевскими бреднями. Надо надеяться, что в результате борьбы с троцкизмом вырастет в партии правильное понимание интересов крестьянства. Это понимание уже прорывается наружу. Оно сквозит в некоторых выступлениях Бухарина, Рыкова, Калинина».

Великий вождь, любивший точность и конкретность, на этот раз несколько погрешил против истины (не умышленно ли?). Г. Беседовский, Г. Соломон и С. Дмитриевский не были «выкинуты» из пределов социалистического отечества. Они, дипломаты и торговые работники, по своей инициативе остались на Западе. И — как сговорившись (чудное совпадение!) — напечаталитам мемуары. (Утверждать, что «написалитам» — рука не поднимается, факт этот автором не установлен.)

Годом прежде, в том же издательстве появилась книга другого беглеца, Георгия Соломона — «Среди красных вождей. Лично пережитое и виденное мною на советской службе».

Соломон, по его словам, был близким другом Льва Красина, работавшего торгпредом в Англии, ас 1921 года ставшим наркомом внешней торговли. Именно от него Соломон узнавал различные пикантности высшего большевистского бомонда.

Красин говорил Соломону:

— И знаешь, у кого особенно шея чешется и кто здорово празднует труса, — это сам наш «фельдмаршал» Троцкий. И если бы около него не было Сталина, человека хотя и не хватающего звезд с неба, но смелого и мужественного и к тому же бескорыстного, он давно задал бы тягу… Но Сталин держит его в руках и, в сущности, все дело защиты советской России ведет он. не выступая на первый план и предоставляя Троцкому все внешние аксессуары власти главнокомандующего… А Троцкий говорит зажигательные речи, отдает крикливые приказы, продиктованные ему Сталиным, и воображает себя Наполеоном, расстреливает…

С. Дмитриевский работал в самом аппарате Центрального Комитета, многое знал лично, а не понаслышке, да и литератор он весьма способный. В стокгольмском издательстве «Стрела» у него вышли две любопытные книги — «Судьба России» (1930) и «Сталин» (1931).

Тон книг серьезный и грустный: «…если мы приходим к твердому убеждению, что дело не в маленьких недостатках механизма, не в отдельных уклонах и ошибках, но во всей политике власти, в системе, в идеологии, — если мы вдруг после мучительных наблюдений открываем, что вместо новой постройки нам преподносят выкрашенный крикливой краской дряхлый и гнилой азиатский балаган, — что мы должны делать тогда? Мы должны твердо сказать: пусть негодные строители убираются и уступят место другим, которые лучше знают и понимают подлинные нужды народные. А если нам замыкают рот, если за малейшую попытку протеста мы должны делать прогулки во внутренние и иные тюрьмы, в Нарым, в Туруханск, то мы должны найти возможности и пути для организации борьбы с режимом».

Впрочем, Бунин, купивший в доме № 13 по улице Бонапарта в книжном магазине Якова Поволоцкого «Судьбу России», подчеркнул толстым красным карандашом другое место, на страницах 202–207:

«Подведем итоги. Расставим по полочкам наших «вождей». Это многое уяснит.

И Ленин был диктатором. Без диктатора не обходилась ни одна большая революция… Но диктатор диктатору рознь. Ленин сумел стать вождем нации. Ленин шел к либерализму…

Троцкий — типичный вождь мирового люмпен-пролетариата, босяцкий мессия, без родины, без корней в какой бы то ни было организованной общественной среде. Он одинаково далек и чужд и организованному промышленному пролетариату, и крестьянству. Подлинной жизни масс он вообще не знает. Всю свою жизнь он занимался строительством из воображаемых «кирпичей» будущего. В слишком большой отвлеченности, в неумеренном эгоцентризме, в отсутствии общественных и национальных корней причина всех его неудач.

Сталин — убежденная, но тупая сила. В его натуре много сходства с Робеспьером — с той только разницей, что тот был европеец, а Сталин — азиат. Он натянул вожжи диктатуры до крайности — и сам себя запутал в них. Он обезличил все в стране, уничтожил самостоятельность классов, все отдал в руки аппарата, состоящего из деклассированных и общественно нечестных людей. Стал, сам того, может быть, не желая, вождем и мессией русского люмпен-пролетариата, и в русской мировой революции видящего только месть прежним господам жизни…»

И все же Сталин — свой, от него веет народным духом, он умеет говорить на понятном любому мужику языке. Иное дело — Троцкий.

В «Сталине» Дмитриевский утверждает: «Вся система идей Троцкого, как и люди, ее отстаивавшие, были глубоко чужды и глубоко враждебны русскому народному сознанию… Лишь самые незначительные группки молодежи, по преимуществу не русской, продолжали пережевывать его идеи. Так Троцкий был отброшен от власти».