Катастрофа

«Значительная часть «старой гвардии», — пишет Дмитриевский, — составила так называемое «болото». Это был очень многочисленный и очень влиятельный слой. К нему примкнули в процессе развития революции многочисленные слои беспринципных карьеристов, «примазавшихся», особенно когда спала волна гражданской войны и опасностей, к власти. Сюда же примыкали «старые революционеры» из других партий типа Рафеса, Лозовского, Радека, Коппа, Майского и пр., — тоже искавшие исключительно власти и выгод. Вождями болота были Зиновьев и Каменев.

Эти люди, как мы уже видели, были вообще против Октября. И в дальнейшем, до самого конца своих политических дней, они не могли уверовать в Октябрьскую революцию, ненавидели ее, поносили на каждом шагу.

«Октябрьский переворот он встретил с враждебным недоверием, как авантюру, заранее обреченную на неуспех», — пишет об одном из наиболее темных в рядах этих политических проходимцев, Красине, Троцкий.

«И тем не менее и Красин, и Зиновьев, и Луначарский, и Губельман (известный как Ем. Ярославский. — В. Л.),и тысячи других служили режиму Октябрьской революции. Они налипли на тело новой государственности, как мухи налипают на сладкий пирог. Не верили, ненавидели — и все-таки служили. Ибо ненавистная революция ненавистного народа дала им жирные куски, почетные места.

В окружении народной массы этих людей не видели никогда. Они не были ни в одном из тех мест, где строилась подлинная народная революция: ни на фронтах, ни на фабриках, ни в деревне. Они не видели ни крови, ни голода, ни вшивых, ни тифозных — никого и ничего. Впрочем, когда некоторые из них — Зиновьев, Луначарский — попробовали появиться в народной среде, им свистели, выгоняли вон. Если народ возмущался Троцким, то этих гиен революции он презирал и ненавидел… Они сидели поэтому, замкнувшись, в комфортабельных квартирах и кабинетах, среди наворованных ценностей, среди своры продажных лакеев с Горьким во главе; покачивая свои ожиревшие тела на мягких рессорах дорогих автомобилей и салон-вагонов, наслаждались, как могли, среди общей нищеты и разрухи жизнью и властью…

Все из народа, все для себя!..

Революция для них постепенно стала очень выгодным делом, партия была для них вначале орудием, которым они укрепляли свою власть, потом, когда их разбили, публичным домом, где они продавались сильнейшему».

4

В новогоднюю ночь, печальную и нищенскую, Бунин, словно подводя итог прожитым годам, сказал за столом:

— То, что сейчас пишут большевики Дмитриевский и Соломон, я, человек непризванный, далекий от всякой политики, то же самое говорил в восемнадцатом году в Москве или потом в Одессе. Ведь уже тогда было ясно, что кучка политиков-прохвостов ищет собственной корысти, страстно желает упиться властью. И только по этой причине выродки, дорвавшиеся до трона, заливают кровью Россию.

Россия им не только чужда. Она им глубоко ненавистна!

Он перевел срывающееся дыхание, потянул на шее галстук:

— А кощунственное разрушение храмов, разгром православной церкви? Ведь это откровенное глумление над русским человеком!

Бунин поспешно вышел из комнаты: на его глазах сверкнули слезы.

* * *

Бесовский праздник продолжался — от берегов Рейна до стен Кремля.

Книга четвертая ГРАССКИЕ ПРОГУЛКИ

Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы Русский… Если только возлюбит Русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь сам Бог.

Н. В. Гоголь

СОЛНЦЕ РУССКОЕ

1

Гористая страна, веками разраставшаяся на крутых холмах, густо увитых плющом, поросшая пальмами, оливками, черешнями, смоковницами и хвоями, наполненная опьяняющим запахом цветов и трав, — и над всем этим царством красоты голубое бесконечное небо.

Таким увидал Грас Бунин в середине мая двадцать третьего года.

— Господи, — в восторге воскликнул писатель. — Ты словно в назидание людям создал этот райский уголок на земле, чтоб они всегда преклонялись перед Твоим величием.

Ему предстояло провести здесь двадцать два лета и еще все военные зимы. На этом клочке земли — чужой земли он создаст творения, которые украсят величайшую из литератур — русскую: «Митину любовь», «Жизнь Арсеньева», «Освобождение Толстого», сборник коротких рассказов о любви и смерти, может быть, лучших в этом жанре — «Темные аллеи», «Воспоминания» — размышления о российской культуре и тех ее представителях, с кем доводилось Бунину встречаться за долгую жизнь, книгу, вышедшую посмертно (в 1954 году), — «О Чехове».

Кто-то из журналистов, побывавший на вилле «Бельведер», где обретался Бунин, довольно точно подметил: «Жизнь у Бунина течет словно по монастырскому укладу».

Все так и было. Вставал рано, делал физические упражнения, называвшиеся по-спортивному — гимнастическая разминка, быстро завтракал и бежал в свою комнату, которую называл «кельей».

Писал час, второй, третий…