Катастрофа

Я готов повторить: в октябре семнадцатого года произошло великое падение России. Многие беды и в первую очередь голод терзают нашу родину. Я остаюсь врагом коммунистической доктрины. Но я не желаю быть слепцом и закрывать глаза на то хорошее, что там есть. Люди тянутся к образованию, с энтузиазмом созидают индустриальные гиганты и подавляющее большинство их — пора признать! — поддерживает Сталина и его начинания.

Выпьем за нашу Россию, чтоб она воспрянула в своем могуществе! Пусть придет день, когда мы сможем вновь ступить на дорогую нам землю!

6

Застолье затянулось почти до утра.

Гостей все прибывало.

Запустив в печать очередной номер — 4620-й! — «Последних новостей», приехал Павел Николаевич Милюков, ставший белым как лунь, но в свои 74 года умевший по нескольку раз в день бодро взбегать по крутой лестнице в редакционный кабинет, помещавшийся на улице Тюрбиго над кафе Дюпона. Приехал и его помощник, не так давно гостивший у Бунина в Грасе, — Игорь Демидов, смуглый молчаливый человек.

— Вот, Иван Алексеевич, полоса из завтрашнего номера! — улыбнулся Милюков. — Целиком посвящена вам…

Появился и Михаил Осоргин, талантливый писатель, всегда жизнерадостный и находчивый, не менее самого Дон-Аминадо, который тоже был здесь.

— Поздравляю, Иван Алексеевич, — изрек Аминад Петрович. — И супруга моя Надежда Александровна тоже пришла вас поздравить. Я решил, что лучше привести ее сюда, чем тащить сумку продуктов отсюда. Мы радуемся за вас!

Кстати, Иван Алексеевич, я хочу, чтобы вы на практике проверили мои теоретические изыскания: счастье не в деньгах, а в их количестве. И вообще, все мы живем не только на гонорары, но и на радость благодарных читателей.

Бунин улыбнулся, а Дон-Аминадо попросил разрешения вместо тоста прочитать написанное сегодня стихотворение.

Тряхнув густой копной волос, он начал:

Была наша жизнь без истории,
С одной только географией.
Нельзя было даже в теории
Назвать ее биографией.

Тянулась она, как улица,
Молвою жила, злословьями!
Уткнется в тупик, притулится,
И плачет слезами вдовьими.

Не вырваться ей, не вырасти,
Не высказать страстных чаяний,
А кончить во тьме, да в сырости
Свой век на чужой окраине.

…Кому мы могли рассказывать
О нашей печальной повести?
И что, и кому доказывать,
И к чьей обращаться совести?

И вдруг из пучин незнания,
Равнодушья… — в окошко узкое,
На пятнадцатый год изгнания
Улыбнулось нам солнце русское!

Стихотворение очень понравилось, все поздравляли автора с удачей, Милюков тут же забрал рукопись:

— Ставлю в номер!

На эстраде вновь появился Морфесси. Он родился в Одессе. Считал себя учеником знаменитого итальянского тенора Баттистини. В жизни все обстоятельства переплетены столь замысловато, что диву даешься! С Баттистини он познакомился в доме первой жены Бунина — Анны Цакни, а представила юного певца итальянцу теща Ивана Алексеевича — большая поклонница вокального искусства Элеонора Павловна, мачеха Анны.

Эта самая Элеонора Павловна была сначала до неприличия влюблена в Бунина, который едва ли не в сыновья годился ей по возрасту. Тот упорно избегал ласк тещи. Тогда она его люто возненавидела и сделала все, чтобы развести с Анной. Своего она добилась.

От этого брака в августе 1900 года родился сын Коля, умерший в январе 1905 года. Других детей у Бунина не было.

…Как бы то ни было, но именно Баттистини первым открыл талант Морфесси. И вот теперь, обращаясь к залу, певец сказал:

— Господа, мне сказочно в жизни повезло: еще совсем юнцом я пел для великого Бунина. Было это в Одессе, в богатом имении тещи Ивана Алексеевича под Балаклавой. Треть века канула с той поры. Но я счастлив, что вновь могу петь для своего друга.

Морфесси помолчал, потом с горечью добавил:

— Сегодня на этом месте должен был бы стоять большой друг нашего лауреата — великий русский певец Михаил Иванович Вавич. Но уже два года, как его прах покоит сырая земля. Миша очень любил Ивана Алексеевича, чтил его литературный талант, дружил с ним и пел для него.

Господа, в память этой замечательной дружбы позвольте спеть их любимую песню — «Пара гнедых». Мне аккомпанирует сам Дмитрий Поляков!

В дымном ресторанном воздухе поплыла печальная мелодия. Морфесси душевно запел:

Пара гнедых, запряженных с зарею,
Тощих, голодных, усталых, худых,
Тихо плететесь вы мелкой рысцою
И возбуждаете смех у иных…