Катастрофа

Бунин недоуменно покачал головой. Последние месяцы, находясь на юге, он газет почти не читал, полагая это пустой тратой времени. Он помнил слова, некогда написанные Львом Николаевичем, что «газеты читают лишь дураки». Устремляться надо к вечному, а не заниматься сиюминутными пустяками.

Теперь же, прочитав «Последние новости», он так погрустнел, что это заметила Вера Николаевна. Желая его развеять, она сказала:

— Ян, посмотри, какая смешная карикатура!

На рисунке были изображены Гитлер и Сталин, ведущие дружескую беседу: «Нас сравнивают с гангстерами. Какой абсурд! Гангстеры карьеру кончают в тюрьме, а мы ее там начали».

Бунин кисло улыбнулся.

Зазвенел телефон. Беспечным веселым голосом говорила Цетлин:

— Как я рада вашему приезду! Война? Чепуха, никакой войны не будет. Не поздно, если мы приедем с Марком Александровичем? И Бахрах тоже у меня… Спасибо, скоро будем!

Воспрянувший духом Бунин задорно ответил по-старомосковски:

— Бью усиленно челом, низменно касаясь честных стоп ваших.

— Я побегу в магазин? — вопросительно посмотрела на мужа Вера Николаевна. — Деньги дашь?

— Дай грош — так и будешь хорош! Как же не дать? Чай, в лавках теперь не задарма отпускают товар.

Вера Николаевна заспешила в магазин, а Бунин, приняв ванну, обзвонил друзей — звал в гости:

— «Глодать кости!»

2

Гости засиделись далеко за полночь. Опасность войны, встревоженность постепенно сменились куражной беззаботностью: «Авось обойдется!»

Цетлины привезли шампанское, да не сколько-нибудь: здоровяк шофер внес, натужливо посапывая, целый ящик.

Яков Полонский пришел с сыном Александром, Борис Зайцев с охапкой цветов — «милой хозяйке!», Бахрах привел Сосинского, которого все любили и вопреки сорокалетнему возрасту нежно звали Володенькой. Деликатный Алданов вел тихую беседу со своей сестрой — Любовью Александровной. Тэффи пикировалась с Дон-Аминадо, который, в свою очередь, сыпал анекдотами. Застенчиво молчал Терапиано.

Больше всех суетился Зуров, который еще прежде Бунина, но позже Веры Николаевны приехал в Париж, а теперь успел опрокинуть салат на Алданова.

Дон-Аминадо строгим голосом произнес:

— Ваше счастье, Леня, что Марк Александрович — не Сталин.

Зуров удивился:

— Почему? В этом случае, Леня, как враг народа вы получили бы десять лет лагерей!

— И правильно! — тряхнула головой Тэффи. — Если каждый станет салатом швырять…

Зуров, туго воспринимавший юмор, покраснел от досады.

Неожиданно вступил в разговор Ляля Полонский, которому только что исполнилось пятнадцать лет. Он с детским простодушием произнес:

— Как же тогда Леонид Федорович написал бы «Зимний дворец»?

Гости прыснули со смеху: мифический роман этот уже вызывал улыбку.

Зуров постоянно, много лет твердил о нем, даже напечатал какие-то главы, но самого романа никто никогда так и не увидел.

Дон-Аминадо с самым серьезным видом возразил:

— Сталин посоветовался бы с комендантом Зимнего, и тот сказал бы, что Зуров нужен на свободе — пока роман не закончит.

— А что, Аминад Петрович, Сталин советуется?..

— Обязательно! Пришел Ежов просить у Иосифа Виссарионовича разрешения на арест Бабеля. Тот говорит:

— Бабель все-таки писал про Первую Конную армию. Вдруг Буденный обидится? Надо спросить.

Вызвал Буденного. Спрашивает:

— Семен Михалыч, признайся, тебе Бабель нравится?

Тот лихо покрутил ус и отвечает:

— Смотря какая бабель!

Анекдот Дон-Аминадо рассказал смешно, но смеяться не хотелось: Бабель уж года три сидел в концлагере.

* * *

Выпили шампанского, расшевелились, развеселились, хором спели «Вот мчится тройка удалая…».

Алданов заговорил о мирном договоре Сталина с Германией, о том, что он компрометирует СССР в глазах всего мира.

Зуров возражал, что это — большая политическая победа Сталина, потому что ему предстоит война с Японией.

— Важно обезопасить себя на западной границе. Это Сталин и сделал!

— А почему так бесславно он воевал с финнами? — спросил Бахрах.

Зуров важно хмыкнул:

— Нарочно! Не хотел показывать свою силу, чтобы сбить с толку потенциальных врагов.

Леня мнил себя военным стратегом.

Бунин не выдержал:

— Столько тысяч русских загубить напрасно — «нарочно»! Это, Леня, вы зарапортовались.

— Вовсе нет, сами скоро убедитесь!

— Тогда, думаю, у этого полководца, как говорит Хаджи-Мурат, ума в голове столько, сколько волос на яйце.

Алданов вдруг поддержал Зурова:

— Леонид Федорович безусловно прав: для большевистских и фашистских вождей люди не являются объектом заботы. Ради своих политических претензий они спокойно ухлопают миллионы жизней. Подтверждение тому — все эти Беломорканалы и прочие, уложенные человеческими костями…

— И воспетые Горьким, — заключил Бунин.

— Как и другими представителями «самой передовой в мире литературы», — добавил Терапиано, — Шкловским, Никулиным, Катаевым, Зощенко и, конечно, Алексеем Толстым.

Высокий, с большими залысинами Юрий Терапиано, поэт и критик, рассказал, что получил письмо от Кисы Куприной. Она пишет о том, как восторженно приняли на родине Александра Ивановича, только пожить ему не удалось долго — болезнь, с которой он покинул Францию, была слишком тяжелой.