Катастрофа

Зуров углубился в книгу: путешествующим предлагалось прежде всего посетить старинный Кремль — «этот русский Акрополь», ибо с Кремлем «связаны для каждого русского самые дорогие воспоминания прошлого, монастыри и церкви, которых более четырех сотен, Румянцевский музей на Знаменке, с богатейшей в мире библиотекой и коллекцией картин, замечательное строение— Сухареву башню, уникальный в своем роде Художественно-промышленный музей на Сретенке, Красные ворота— триумфальную арку 1742 года».

Зуров перевел дыхание и продолжил:

— «Незабываемое впечатление путешествующие выносят после посещения грандиознейшего и неповторимого по своей отделке Храма Христа Спасителя. По своему великолепию он не имеет себе равных в мире. Храм строился с 1839 года на деньги, собранные народом, освящен в 1883 году. Храм венчают пять изящных глав, главный карниз поддерживается 36 мраморными столбами… Все наружные скульптурные работы исполнены Лагановским, Рамазановым и бароном Клодтом. Внутренность храма облицована мрамором. По стенам коридора, под главным куполом, на мраморных досках начертаны названия сражений и имена павших в них офицеров. Куполы расписаны Марковым и Кошелевым, хоры — Верещагиным и Сорокиным, в главном приделе картины Семирадского и Верещагина…»

— Хватит, Леня, — перебил чтеца Иван Алексеевич. — Не надо травить душу. Бог с ним, с былым изобилием. Хотя нищета, голод— страшные вещи, не дающие людям нормально духовно развиваться. Тут мне на память пришел дикий, ни на что не похожий случай. Как вы помните, молодежь, среди нас находится племянница председателя первой Государственной думы — Сергея Андреевича Муромцева, доктора римского права, ординарного профессора Московского университета. Яимею в виду Веру Николаевну— факт известный. Но суть не в том…

— Вера, ты помнишь, на Скатертный заходил доктор Крылов?

Та согласно кивнула головой.

— Ну, ладно! Расскажу молодежи об этом человеке, — Иван Алексеевич раскурил папиросу, ловко пустив затейливое колечко. — Итак, в доме под номером 22 в Скатертном переулке, собственном владении Муромцевых, мне порой доводилось встречать некоторых депутатов Думы. Однажды я познакомился с очень милым, как в те годы любили вычурно выражаться, «альтруистичным» человеком — Петром Петровичем Крыловым. Он был старше меня лет на десять, окончил в свое время медицинский факультет Московского университета. Ему прочили замечательное будущее ученого, но он предпочел работать в какой-то самарской дыре, бесплатно лечил бедняков. Впрочем, для тех лет в России — случай обычный. Наряду со всякими смутьянами, злодеями, покусителями и цареубийцами было немало русских интеллигентов, шедших в народ, посвятивших ему свою жизнь.

Этот самый врач по фамилии Крылов много печатал статей, которые призывали к «нравственности, добру и служению людям». Во время войны с японцами он добровольно ушел санитаром на фронт, спас сотни жизней.

После революции продолжал врачевать в своей глуши. И вот однажды я в Тургеневке перелистывал какую-то советскую газету (это было, помнится, в начале тридцатых годов, в разгар «ударной коллективизации») и прочитал такое, что у меня волосы встали дыбом. Газета писала, что под Саратовом пал жертвою людоедства бывший член Государственной думы врач Крылов. Он отправился по вызову в деревню к больному, но по дороге был убит и съеден.

Кого винить в этом каннибализме? Крестьян, одичавших от голода? Или того, кто довел их до такого состояния? Конечно, последних.

Я порой свою жизнь считаю «потерянной». Мой талант развивался постепенно и, думается, — по нарастающей. Его расцвет должен был прийтись на вторую половину жизни. Но как «расцвести», если уже скоро четверть века прозябаю в нищете, без собственного угла? Если каждый день надо думать о том, чем платить за аренду жилья, на какие шиши питаться!

Если когда-нибудь найдется досужий исследователь, которого заинтересует моя персона, то пусть он удивится: как от всех своих бед я не только не бросил литературу, но даже в старости создал кое-что, думается, значительное, не осрамил звание русского писателя?

* * *

— Иван Алексеевич, — вступила в разговор Галина, — несмотря на то что в России жизнь теперь вовсе не райская, почему же многие стремятся вернуться туда и уж все наверняка исходят тоской по ней?