Катастрофа

В марте 43-го года с Буниным случилось странное происшествие. Однажды ясным, прозрачным утром вместе с Бахрахом он отправился на автобусную остановку. На древнем и вдребезги разбитом, словно пережившем бомбежку, автобусе они направились в Ниццу.

В этом милом городке, где теперь чуть не на каждом шагу слышалась русская речь, Бунин направился в излюбленное кафе на Приморском бульваре. Как обычно, показывая безрассудную храбрость, на весь зал ругал Гитлера, Муссолини, войну, голод. Доносчиков в то время развелось не меньше, чем где-нибудь в Берлине или Москве, и отчаянный нобелевский лауреат явно испытывал судьбу.

Бахрах краснел, бледнел, потел, но унять своего великого собеседника никак не умел.

Вдруг какой-то невзрачно одетый человек в низко надвинутой велюровой шляпе направился к их столику. Лицо у него было явно славянским — скуластым, белобрысым, с умными, настороженными глазами.

На мгновение задержавшись, он быстрым движением сунул под локоть Бунина какую-то бумагу.

Иван Алексеевич сразу почувствовал себя заговорщиком. С нарочито спокойным лицом он как бы невзначай засунул бумагу в боковой карман.

Поспешив закончить завтрак, они пошли к морю. Бахрах деловито огляделся и шепотом дал команду:

— Никого нет, доставайте листовку!

В том, что это листовка Сопротивления, они оба не сомневались. За чтение подобного документа грозило суровое наказание— вплоть до концлагеря. Гитлеровцы шутить не любили!

Торопливо расправив бумагу, свернутую вчетверо, Бунин прочитал и ахнул: это было своеобразное послание Милюкова ко всем соотечественникам. Оно размножалось на пишущих машинках и распространялось среди русских. Называлось послание «Правда о большевизме». Оккупационное радио обозвало Милюкова «сталинским холуем и рабом Кремля», но содержание памфлета не огласило.

Здесь следует кое-что пояснить.

Еще осенью 42-го года от Алданова в Грас пришел второй номер «Нового журнала», который, напомню, Марк Александрович вместе с Михаилом Цетлиным стал издавать в Америке вместо почивших «Современных записок». (Замечу, что «Новому журналу» была суждена завидная судьба, он выходит по сей день, уже полстолетия.)

Алданов засыпал Бунина просьбами: «Иван Алексеевич, высылайте нам свои рассказы».

И Бунин посылал в Нью-Йорк бандероли, с трудом наскребая франки на почтовые расходы.

В первом номере «Нового журнала» появились два рассказа — «В Париже» и «Руся», во втором — чудная и трогательная новелла «Натали», в третьем — «Генрих», в четвертом — «Таня». Бунинское творчество неизменно оценивалось высоко — его рассказы открывали номера.

Так вот, получив второй номер, Иван Алексеевич внимательно его прочитал. Две статьи обратили особое его внимание. Первая— известного публициста Николая Тимашева — «Сила и слабость России». В ней он писал, что следует в сей грозный для родины час забыть о политических распрях и о ненависти к большевикам. Не бороться с советской властью, следует всячески содействовать ее победе над гитлеризмом, это нравственная задача каждого россиянина.

Тут же, словно желая разжечь полемический задор, редакция «Нового журнала» поместила и статью Марка Вишняка «Правда антибольшевизма». Автор утверждал: кто победит в войне — дело не суть важное, главное — уничтожение большевизма. И резко осуждал тех, кто, забывая о преступлениях большевиков, желает победы России и тем самым поддерживает ненавистную власть. Вишняк презрительно назвал таких «джингоистами», то есть крайними шовинистами.

В этот спор вмешался сам Милюков. В нем проснулась необходимость заявить свою позицию — позицию крупного политического деятеля, в свое время «обличавшегося» Лениным в самых унизительных выражениях, да и его кремлевские преемники с Павлом Николаевичем не шибко церемонились.

…Номер «Последних известий» был доставлен подписчикам утром 14 июня сорокового года, а вечером того же дня гитлеровцы, вскинув подбородки, маршировали по Елисейским полям.

Милюков бежал для начала в столицу петеновской Франции — Виши. Затем по зову своих ближайших сотрудников Дон-Аминадо, Полякова-Литовцева, администратора газеты Могилевского и других перебрался в Монпелье — здесь была «свободная зона». Все носились с эфемерной мечтой возобновить газету.

Едва не уехал в Ниццу — там жил еще один сотрудник «Последних новостей» Яков Борисович Полонский, к которому Павел Николаевич чувствовал большое расположение.

Цвибак, узнав об этом, замахал руками:

— В Ницце летом тропическая жара, а теперь и голодной смертью умереть там можно.

Милюков своего бывшего фельетониста послушался. С супругою он отправился в горы Савойи, в небольшое местечко Экс ле Бэн. Здесь старички разместились в «Международной гостинице». Когда Гитлер напал на Россию, Милюков, потирая руки, не без злорадства произнес:

— Вот тут-то фюрер и попался! Наши в два счета с этим… разделаются. Это ему не с Бельгией и Францией воевать. Россия, даже большевистская, — мощь!

И, подумав, добавил:

— Нам тоже следует ускорить победу, открыть свой журналистский фронт, то бишь возобновить «Новости».

Но… человек предполагает, а Господь располагает.