Катастрофа

Светильники горели, непонятный
Звучал язык — Великий Шейх читал
Святой Коран, — и купол необъятный
В угрюмом мраке пропадал.

Кривую саблю вскинув над толпою,
Шейх поднял лик, закрыл глаза — и страх
Царил в толпе, и мертвою, слепою
Она лежала на коврах…

Это был его тринадцатый визит на берега Анатолии. И самый несчастный. К Константинополю подошли в ледяные сумерки. Дул пронзительный ветер. В каютах было холодно и сыро.

Дни, проведенные в Константинополе, на всю жизнь остались кошмаром в памяти писателя. С борта парохода турецкие власти всех прибывших направили в каменный сарай — под душ ради дезинфекции.

Мы «бессмертные»! — закричал Бунин, имея в виду, что он сам и Кондаков — члены Российской императорской академии.

По мнению Ивана Алексеевича, доктор, направляющий под душ в холодный сарай, вполне имел право сострить: «Тогда вы не умрете от простуды!» Но он милостиво освободил академиков от сей тяжелой повинности.

Всех прибывших направили ночевать «в какой-то совершенно пустой руине» под Стамбулом, там, где начинаются так называемые Поля Мертвых. Окна были выбиты, и холодный ветер свободно гулял по полу, на котором скорчились беженцы, в полной к тому же темноте.

Уже утром они узнали, что эта руина еще недавно была прибежищем прокаженных.

Одна из эмигрантских газет писала в то время: «Константинополь переполнен русскими… Материальное и правовое положение их ужасно. Бесконечная чересполосица союзных властей, десятки виз, формальных придирок, стояние в хвостах перед канцеляриями и т. п. сильно осложняют малейшее передвижение русского гражданина.

В особенно трагическом положении находятся женщины. Чтобы не умереть с голода, многие из них вынуждены заниматься проституцией».

Не легче русским было и в других странах. «Положение беженцев из России в Литве отчаянное… Министр внутренних дел Драугялис заявил, что ни русского государства, ни русского народа! больше не существует. В Англии русских держат под арестом, пока не представится случай к их выселению из страны…» «Десятки русских беженцев, пробравшихся в Румынию, сообщают о неприветливом, а иногда и грубом отношении румынских властей к ним». «За последние месяцы русская колония в Швейцарии значительно сократилась. Дороговизна жизни и высокий курс швейцарских денег побудили многих русских уехать…»

Куда? Некуда было бежать. Даже из далекой Бразилии, куда добрались самые предприимчивые, пришло сообщение: русским дают лишь самую черную работу.

* * *

Бунин держал курс на Францию.

— Надо скорее уезжать! — твердо сказал Бунин после ночевки на свежем воздухе Поля Мертвых. — Завтра надо получить визу. Но почему не идет Назаров?

3

Еще с борта парохода, когда «Спарта» пришвартовывалась к причалу, но пассажиров не выпускали на берег, Бунин отправил краткую записку доктору Назарову. Для того чтобы черкнуть несколько слов, он взял свою визитную карточку. На ней было напечатано: «Иван Алексеевич Бунин. Почетный академик. Княжеская, 27, тел. 18–21».

На этой карточке академик написал карандашом:

Дорогой Иван Степанович, помогите, выручите нас с Верой Ник.! О нашем положении Вам расскажут. Ваш Ив. Бунин.

И вот Иван Степанович появился в Полях Мертвых. Он, как всегда, был доброжелателен, деятелен, улыбчив. Как настоящий доктор, внимательно, не перебивая, выслушал сетования Бунина, обещал помочь с оформлением визы во Францию.

Затем предложил:

— Пройдемся по древнему городу! >

Иван Алексеевич охотно отозвался на приглашение, а Вера Николаевна осталась сторожить вещи.

Для начала Назаров повел Бунина в «российскую провинцию» — районы Пера и Галата. Они пробивались в толпе от туннеля до площади Таксима.

Повсюду раздавалась русская речь. Беженцы наполняли все улочки и закоулки, плотной стеной стояли вдоль Галатского моста. Все что-нибудь да продавали — от роскошного дамского манто до нательного крестика, от плиток шоколада до принадлежностей мужского и дамского туалета.

— Господа угостят даму папиросой?

Перед Буниным стояла миловидная шатенка лет двадцати пяти. Было ясно по ее зардевшемуся лицу, что ей стоило подойти с этим вопросом. На шатенке было надето еще неплохое пальто, однако из легких, не по сезону, из туфель едва ли не торчали пальцы— так они были сношены.

— Сколько их тут, бедняжек, — вздохнул Назаров. — У многих семьи погибли в России, другие отстали от своих. Визы не дают на выезд. Безвыходность толкает на панель. А есть и такие, что кормят своим заработком и мужа, и детей.

— Хочется плакать, да слез больше нет, — с горечью произнес Бунин. — Вот что сделали большевики.

Назаров возразил: