Катастрофа

Над Парижем загромыхала весенняя шумная гроза. Дождь ударил по островерхим крышам, стоки переполнились мутной водой. Но уже к полудню стало солнечно, тепло и чисто. Бунин собрался было на прогулку, как зазвенел дверной звонок. В квартиру, весело похохатывая, в новом дорогом костюме и с гвоздикой в петлице появился Толстой. Был он породист, плотен в плечах, а на бритом самодовольном лице поблескивали стеклышки пенсне, придававшие ему несколько высокомерное выражение.

— Сегодня я при деньгах, — выпучивая глаза и явно веселясь, важно произнес он. — Этот факт сам по себе столь удивителен, что я горю желанием отметить его вкусным обедом. Приглашаю в самый роскошный ресторан, куда только супруги Бунины пожелают!

…До «Медведя», однако, путники не дошли, а остановились на Больших Бульварах. Здесь они заняли место в одном из бесчисленных кафе, занимавшем более половины широчайшего тротуара. За небольшими изящными столиками часами просиживала публика, не торопясь прихлебывая кофе, пиво, смеси различных крепких напитков с сиропами.

Мимо беспрерывно тек разноперый людской поток — поток беззаботных и веселых людей. Они шутили, улыбались друг другу, ухаживали за смазливыми официантками и цветочницами.

И только наши россияне оставались серьезными, и чем больше пили вина, тем эта серьезность увеличивалась.

Толстой, изрядно раскрасневшийся, стучал кулаком по столу:

— Почему мы потеряли Россию? Да потому, что в белом стане были интриги, раздоры, бестолковщина. Колчак, Врангель, Корнилов, Краснов — каждый тянул в свою сторону, не желая согласовывать свои действия с другими. А вот сугубо штатские Ленин и Троцкий четко понимали смысл и стратегию гражданской войны, понимали лучше Деникина и Колчака. Бредовыми идеями они сумели привлечь на свою сторону народ, холодным расчетом зажгли в его сердце идейный фанатизм.

— А сейчас что, наши поумнели? — вздохнул Бунин. — Нисколько! Поражение ничему белых вождей не научило. За несколько дней, что живу в Париже, успел многого наглядеться. В России еще война гремит, а тут десятки партий, групп, объединений возникли, как поганки после дождя. И все ищут способы самоутвердиться, каждая партия заявляет: «Только на наших стягах написаны священные слова — свобода, демократия, освобождение Отчизны от большевиков!»

— И оплевывает всех остальных, — поддакнул Толстой. — Нет, дорогой Иван Алексеевич, от белых генералов ждать нам ничего хорошего не приходится! — Помолчал, отпил из стакана и добавил: — От красных, понятно, тоже ждать нам хорошего нельзя. В западню мы попали.

Вера Николаевна с искренним страхом прошептала:

— А как тогда нам жить?

Никто на этот вопрос ответить не умел.

5

Читатель, верно, помнит историю чудного малинового, в полном цвету репейника, о котором Л.Н. Толстой поведал в «Хаджи- Мурате»? Репейник был страшно крепок, так цепко глубокими корнями держался за почву, что вырвать его было почти невозможно. Так и русские люди, в силу различных несчастных причин оказавшись на чужбине, благодаря своей могучей духовности умели глубоко пустить корни в чужую почву, расцвести ярко, не теряя первобытных красок и прелести.

Как бы материально скудно россияне ни жили, культурная жизнь зарубежной России дала мощные всходы и богатый урожай.

Вот они, красноречивые цифры, которые не должны утомить читателя.

С 1918 по 1932 год выходило 1005 (!) названий русских эмигрантских газет и журналов. За этот же период напечатано — умопомрачительная цифра! — около 7400 трудов по философии, истории, юриспруденции и другим наукам. Большинство этих работ пронизано естественным и очень нравственным неприятием кровавой власти кремлевских вождей.

— Кого только нет в Париже! — с удивлением восклицал Бунин, вернувшись после очередной прогулки по парижским улицам. — На каждом шагу встречаю знакомых: артисты, писатели, сейчас какой-то полковник встретился, про Юлия и Москву стал расспрашивать. А я даже не мог вспомнить его лицо, где мы с ним встречались!

— Мне здесь очень нравится! — с серьезным видом заметил Дон-Аминадо. — Париж — милый городок, хотя по сравнению, скажем, с Одессой у него есть большой недостаток.

Бунин хохотнул, удивился:

— Интересно, какой такой недостаток?

— Видите ли, Иван Алексеевич, уж очень тут много… французов!

Бунин заливисто рассмеялся. Смеялась до слез Вера Николаевна. Вскоре этот анекдот пошел гулять по Парижу.

* * *

Господь наградил даром провидения не только поэтов, но и женщин, существ, впрочем, совершенно необычных, я сказал бы, даже не земных. Вспомним дневниковую запись Веры Николаевны от 19 апреля, остро почувствовавшую в одном из руководителей кадетской партии В.Д. Набокове (отце писателя) не живого.

Пройдет чуть меньше двух лет, и это пророчество исполнится.

Все произошло во вторник 28 марта 1922 года. Филармоническое собрание Берлина было переполнено. Здесь собрался русский монархический съезд. Митрополит Евлогий благословил присутствовавших, а граф С.С. Ольденбург сделал доклад о российском престолонаследии.