Катастрофа

Хотя последние месяцы он не мог ничего писать, до того ему казалось мерзким все то, что он наблюдал вокруг себя, все эти большевистские новшества, но вопреки холоду, голоду и страху Бунин чувствовал, как внутри его накапливается и зреет то, что еще Пушкин называл «порывами вдохновения».

Но чем больше утверждалась новая власть, тем отчетливей Бунин видел, что его творчество идет против образа мыслей, упорно вдалбливавшихся большевиками в головы обывателей. Более того: эта власть не желала терпеть распространения мыслей, которые шли вразрез с ее собственными.

Вот почему закрывались одна за другой газеты и журналы, все более ужесточалась цензура.

Кроме того, все плоше и труднее становился быт. И не было видно реальных сил, которые в ближайшее время переменят жизнь.

По этой причине, десятки раз взвесив «за» и «против», Бунин однажды объявил жене:

— Будем стремиться уехать в Одессу. Мой старый друг Буковецкий зовет к себе, пишет, что жить там легче, чем в Москве.

— Но нужен пропуск… Потом: в Одессе оккупационные войска…

— Зато нет большевиков. И хозяева положения там не французы, а мы, русские.

— А Юлий с нами едет?

— Пока нет. Он ухаживает за Колей Пушешниковым, будет ждать его выздоровления. И еще ему жаль расставаться с книгами, да и квартиру если бросит, то большевики ее тут же займут. Но, кажется, более всего Юлий рассчитывает на какие-то благие перемены — или большевиков скинут, или они сами станут лучше.

— Черного кота не отмоешь добела.

— Брат всегда был романтиком. Так что, Вера, будешь ходить на Привоз за парными цыплятами и купаться в Черном море.

* * *

Бунин действовал энергично. Екатерина Павловна Пешкова, жена Горького, достала супругам Буниным пропуск, дававший право выезда из советской России.

23 мая 1918 года брат Юлий и Пешкова провожали отъезжающих. Бунины разместились в санитарном вагоне, вместе с ранеными немцами, которых отправляли в Германию.

Поезд тронулся лишь в час ночи. За окном было сыро и тепло. Слабым розовым светом отражались окна станционных построек.

На душе было скверно.

— Когда вновь увидим Москву? — спросил он жену.

Та не могла вымолвить ни слова. Она лишь прижимала платочек к покрасневшим глазам.

… Какая странная отрада
Былое попирать ногой!
Какая сладость все, что прежде
Ценил так мало, вспоминать!

Он попирал былое, но отрады вовсе не испытывал. Увы, жизнь — это далеко не всегда поэтические построения.

…Москву он больше никогда не увидал.

Книга вторая У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ

Кучка политиков-прохвостов ищет собственной корысти, страстно желает упиться властью…

Россия им не только чужда.

Она им глубоко ненавистна!

Ив. Бунин

ЧУДЕН ДНЕПР

1

Итак, Бунин держал путь в Одессу. Знатоков железнодорожных коммуникаций пусть не смущает выбор вокзала. В то бурное и весьма нескучное время путь к городу на Черном море пролегал через Оршу, Жлобин и Минск.

Поезд шел с вооруженной охраной, весь затемненный, мимо таких же затемненных станций, оглашавшихся порой дикими, пьяными криками. Бунин вдыхал сложный запах карболки, картофельного пюре и паровозного дыма.

Его плечо тронула Вера Николаевна:

— Ян, может, чай выпьешь?

«Чай, чай…» Он вспомнил чай в трактире Соловьева в Охотном ряду, куда он как-то зашел с Алешей Толстым. По залу не ходили— летали! — половые в белых косоворотках, с красными поясками о двух кистях, на столах весело сияли громадные блестящие самовары.

Кого здесь только не было! Купцы, между парой чая ладившие тысячные дела; богатыри — ломовые извозчики, согревавшие свое бездонное нутро «китайским бандерольным»; нищий, «настрелявший» у Иверской часовни «синенькую», а теперь пьющий чаек с филипповским калачом и халвой, которую он достает грязной обезьяньей ладошкой из жестянки. На жестянке написано: «Паровая кондитерская фабрика братьев Максимовых в Москве»; и даже невесть откуда затесавшихся сюда двух дам, благоухающих «Убиганом» и «Гризелией» (36 рублей флакон, фирмы А. Ралле и К⁰).

Писатель должен знать все, каждую мелочь, на которую обычно и внимания никто не обращает. Те же московские вывески! Какие красавицы вывески были на Мясницкой — «Первоклассные чаи всех сортов торгового дома С.В. Перлова» или «Шляпочная мастерская И. В. Юнкера» с забавной рожицей в военной шляпе с развевающимся султаном. На Божедомке — «Хлебное заведение Титова и Чуева». Гигантский магазин — универсальный! — в доме под номером 2 на Петровке — «Мюр и Мерилиз». И на каждом углу — «Керосин и минеральные масла И.Н. Тер-Акопова».

Пройдет всего два года, и безутешные владельцы ценных бумаг концессии Тер-Акопова будут осаждать биржи Европы и Америки в надежде получить за них хоть какие-нибудь гроши.