Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— Ян, всегда, со дня нашей первой встречи, я утверждала, что у вас с Сергеем Васильевичем много общего, — говорила вечером Вера Николаевна, когда они вчетвером сидели за чаем. — И внешне, и судьбы. Только ты легче, суше, да и натура у тебя устроена тоньше…

— Ты пристрастна ко мне. Но я действительно всегда ощущал родственность наших душ. И вот смерть все оборвала! После Юлия я ни один уход так остро не воспринимал. Жизнь сразу стала бедней. Но что меня утешает, — говорил Бунин, — это то, что Сергей Васильевич прожил все-таки счастливую жизнь. Ведь ему не было и двадцати лет, когда в Москве разнесся слух о «новом Моцарте». Сам Чайковский восторгался талантом юного Рахманинова. И везде сопутствовала ему слава: и как пианисту, и как дирижеру, и, конечно, как величайшему композитору. Не зарыл он свой талант в землю, вознес его высоко — за это да простит Господь его грехи.

— Уходят наши сверстники, — вздохнула Вера Николаевна.

— Не сверстники — жизнь наша уходит! — уточнил Бунин.

4

В 1943 году в девятом номере «Нового журнала» «американец» Михаил Цетлин поместил некролог: он писал о «замечательных качествах покойной Н. А. Тэффи».

Многие глубоко огорчились, прочитав это известие, улыбнулась лишь сама… Тэффи. Она была если не совсем здорова, то вполне жива.

Цетлин умрет в США через два года, Надежда Александровна переживет автора своего некролога на семь лет.

Увы, зато остальные некрологи не врали. Еще в конце ноября 1942 года в местечке Шабри скончался талантливый писатель, автор «Сивцева Вражка» Михаил Осоргин. Он занял откровенно патриотическую позицию, ему пришлось прятаться от нацистов. Сохранились письма, которые он отправлял в концлагерь Сосинскому. «Держитесь, Володенька, — подбадривал он, — победа будет за нами. Враг обязательно будет разбит!»

Прочитал Бунин некролог на своего старого знакомца Бальмонта, давно пережившего свою оглушительную славу. Поэт умер в безвестности и бедности.

Скончались замечательный художник Федор Малявин, бывший лидер правого крыла кадетов и крупный экономист Петр Струве, молодая талантливая поэтесса Ирина Кнорринг — ее стихи нравились Бунину, издатель двадцати двух томов «Архива русской революции» Иосиф Гессен, знаменитый в прошлом на всю Россию земский врач Альтшуллер, разоблачитель Азефа и вечный охотник за всеми провокаторами Владимир Бурцев, блестящий переводчик Григорий Лозинский.

Незадолго до окончательной победы русских сделает свои последние шаги мать Мария — шаги героические, ибо уйдет она в газовую камеру, спасая подругу по тюремной камере и назвавшись ее именем. Своею волей она победила ужас смерти. Нацисты отрубят голову красавице княгине Вике Оболенской.

В сентябре 1945 года, когда Бунин переберется в Париж, он придет проститься с Гиппиус. Зинаида Николаевна будет лежать в дешевеньком сосновом гробу, с бумажным венчиком, с тонкой церковной свечкой меж бескровных пальчиков, на которые скатятся восковые слезки.

Священник отец Липеровский служил панихиду.

Бунин, враз побледневший, приблизится к гробу. Печальная мысль посетит его: «Была талантлива, честолюбива, знаменита. И что получила к старости? Одиночество, бедность, болезни и… вот этот венчик на восковом лбу! Все мы так: взовьемся ввысь, а потом — шмяк! Господи, прими ее душу с миром».

Бунин постоит минуту и выйдет в столовую. В большое окно будет виднеться просторный двор католической школы, чуть подернутые первой бронзой осени каштаны и холодное безоблачное небо. Чуть усмехнется: «А ведь и мне недолго осталось ждать такого же венчика!»

Он еще раз земно ей поклонился и приложился к руке. По его щекам бежали слезы, а в памяти всплыли стихи, которые давно-давно, еще во время совместного отдыха в Висбадене, он услыхал от Зинаиды Николаевны:

Дойти бы только до порога.

Века, века… и нет уж сил.

Вдруг кто-то властно, но не строго

Мой страшный остановит путь.

Ее путь был остановлен. Поэтесса Гиппиус теперь принадлежала литературе, а ее душа Богу.

…Русская эмиграция, порожденная державной катастрофой, уходила в Вечность.

Гром победы, раздавайся!

1

С отъездом Гали и Магды атмосфера в «Жаннет» сразу сделалась легче. После того как в предвечерние, самые любимые Буниным часы он с Бахрахом возвращался с прогулки, начинался ужин.

Когда-то, еще в начале войны, Зуров с брезгливой миной поковырялся в блюде, которое приготовила Вера Николаевна, и кисло произнес:

— Это что, рыба? Это какая-то тряпка…

Питание действительно резко ухудшилось, но Бунин строго оборвал:

— Вы, Леня, нам можете предложить что-нибудь другое? Если нет, так не портите аппетит остальным.

С той поры обитатели виллы ругали голодное существование и дурную пищу исключительно в своих дневниках да в посланиях близким. За столом же с христианской безропотностью поглощали то, что Бог послал.

Случалось, Бунин брал на себя боевую задачу по добыче пищи.

В такой день, стараясь не привлекать внимания окружающих, писатель с утра исчезал с «Жаннет», унося с собою какой-то таинственный сверток.