Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Гитлер спокойно и с достоинством возражал:

— Когда гибнет империя, фюрер не имеет права на жизнь.

Обняв за хрупкие плечи жену, он направился в свой рабочий кабинет.

Ева на ходу повернула лицо к Борману и язвительно уронила:

— Вы, Мартин, спасетесь. Я не сомневаюсь.

Гитлер умиротворяюще произнес:

— Не надо ссориться! Это теперь лишнее…

И, склонившись к Еве, фюрер нежно выдохнул:

— Мы навсегда вместе! — и добавил: — В моих ушах звучит «Тангейзер», хор пилигримов. Очень хорошо! Ева, знаешь, о чем я жалею? Что мы совсем немного не дожили до юбилея этой прекрасной оперы. Я мечтал девятнадцатого октября сорок пятого года сидеть с тобой в ложе Дрезденской оперы — ведь именно там ровно сто лет назад великий Вагнер дирижировал во время премьеры.

— Как ты много знаешь! — восхитилась Ева. Ее лицо светилось спокойной радостью. Она нечаянно назвала мужа на «ты» впервые. И в последний, единственный раз…

* * *

И вдруг в нем проснулось мучительное чувство жалости к себе, такому умному, умеющему предвидеть будущее, особенному, необыкновенному. Ведь уже с ранних детских лет он ощущал эту самую необыкновенность, отличие его от других смертных. И это предчувствие его не обмануло. Счастливая игра природы создала его в свой праздничный час! Он доблестно и честно служил своему призванию. За что же такой конец? Жалко себя, гениального. Но куда ужаснее, что, подобно заботливому крестьянину, он не успел очистить свое поле от плевел — землю от дегенератов-коммунистов, цыган, жидов, демократов и прочей сволочи. До слез жалко дело, которое на несколько десятилетий остановится, пока вновь не возглавит Германию столь же великий ее сын. А эти прохвосты в соседней комнате ждут его трупа! То-то будет радости у Бормана. Зря не послушал Еву, не оторвал ему башку.

В нем вновь закипела злоба. Он пожалел, что, когда у него была власть и сила (теперь, едва камердинер Линге закрыл за ним дверь, он всего этого лишился), не принудил, не подмял, не уничтожил эту высокомерную свору — генералитет, всегда смотревший на него как на выскочку. Ведь эти холеные типы с блестящей выправкой поторопили его начать плохо продуманную войну с азиатом Сталиным. Прежде следовало разгромить Англию! Ах, зачем послушал, зачем погубил свою жизнь, свою великую идею!

И никто из окружающих никогда не понимал его, не любил! Кроме Евы, секретарей, прислуги — этих простых, милых людей. И еще его обожали миллионы рядовых немцев. Только ради них он не бросил все, не уехал куда-нибудь в родной Гарц или Висбаден — там прекрасная минеральная вода, красивые виды.

Он взял в руки лицо Евы, несколько раз нежно поцеловал душистые волосы и неожиданно счастливым шепотом произнес:

— Моя божественная Ева! Я тебе должен признаться: почти всю жизнь я мечтал об уходе именно тридцатого апреля. Ведь сегодня — Вальпургиева ночь, самая благоприятная для жертвоприношений. Я нарочно подгадал… прости. Мы обеспечим себе наилучшую реинкарнацию.

И вновь замолк, печально задумавшись.

Уловив вопрошающий взгляд Евы, Гитлер как бы очнулся. Он словно только теперь вспомнил, зачем пришел в этот кабинет, всегда пахнувший кожей, — это от массивного дивана, занимавшего полстены.

— Да, да… — пробормотал Гитлер. — Мою идею погубило мое нежное сердце. Я жалел порой тех, кто мешал германскому делу. Сталин уничтожил своих генералов — среди них действительно было несколько шпионов, работавших на нас. И Сталин прав, только поэтому он победил. Закон победителей — смерть и кровь!

Фюрер выпрямился, поднял с дивана Еву и приблизил ее к себе — прощальный поцелуй. Потом быстро подошел к столу, взял крепкими длинными пальцами лежавшую на тарелке зеленоватую ампулу и молча протянул улыбавшейся Еве.

Когда раздался выстрел и в кабинет вбежали Борман, Гюнше и Линге, они увидали Еву, в смертельной истоме привалившуюся к дивану. Фюрер выстрелил себе в рот и упал головой на стол.

Ни разу он не усомнился в нужности и справедливости дела, которому отдал и свою жизнь, и многие миллионы других.

Отто Гюнше добросовестно выполнил последний приказ любимого вождя: во дворе, под непрекращающимся артиллерийским обстрелом, объятые пламенем и дымом, несколько часов горели два трупа.

Штурмбаннфюрер СС Гюнше пережил пытки на Лубянке, десять лет советских концлагерей. А потом — снова Германия, счастливая старость в городке Лохмаре. И смерть в 86 лет — в 2003 году.

…Утром 2 мая генерал Вейдлинг отдал приказ защитникам Берлина сложить оружие и сдаться в плен.

Имперская канцелярия пала последней.

* * *

Сталин, узнав, что не удалось заполучить Гитлера, в ярости топал сапогами и нецензурно выражался. Он умрет восемь лет спустя, в начале марта пятьдесят третьего года, при обстоятельствах весьма туманных. Египетского Тутанхамона умертвили его же жрецы. Советский фараон ушел в мир иной не без помощи своих способных учеников. В субботу 28 февраля Сталина на его даче посетили «соратники», среди которых были Хрущев и Берия.

Уехали они в четыре утра, став последними, кто видел вождя здравствующим. Узнав о болезни, Берия вначале даже запретил оказывать медицинскую помощь.