Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Казалось, вечер распался, разладился окончательно. Однако находчивая Мария Петровна напомнила о юбилее любимого в артистической среде петербургского ресторана «Вена» — радушного приюта артистов, писателей, художников.

— Виктор Андреевич преподнес владельцу «Вены» Соколову его портрет, — молвил, воскресая, Станиславский.

Симов, изрядно захмелевший, застенчиво отмахнулся:

— Что — я! Ему картины дарили прекрасные мастера — Репин, Зарубин, Поленов, Клевер…

— Ну, не скромничайте, — проворковал Станиславский. — Ваши декорации в Художественном просто чудо!

— Оформление «На дне» — подлинный шедевр! — воскликнул Москвин. — Ведь все мы за впечатлениями тогда ходили в поход в хитровские ночлежки! Дядя Гиляй организовал этот спуск в преисподнюю.

Станиславский улыбнулся:

— И еще от гибели спас. Виктор Андреевич, расскажите, как нас хотели убить.

Симов, без удовольствия вспоминавший о давней истории, замахал руками:

— Сто лет прошло, забылось изрядно… Пусть Владимир Алексеевич расскажет, — кивнул Симов на стоявшего у рояля Гиляровского.

— Согласен, но лишь в дуэте с Константином Сергеевичем. Вы начинайте, я продолжу.

— Прекрасно! — неожиданно согласился Станиславский. — Восемнадцатого декабря девятьсот второго года на сцене Художественного играли мы премьеру «На дне».

— Триумфально играли! — бросила реплику Книппер.

— Может быть, но суть в другом. Еще шли только репетиции, Владимир Алексеевич однажды пришел на репетицию и возглашает: «Господа артисты! Живого восприятия ради айда на знаменитую Хитровку, обиталище воров, бандитов и проституток!»

И вот отправились мы к Яузе, на Солянку. Дело шло к вечеру, спускаемся вниз. Ощущение — словно погружаешься в гнилую шевелящуюся яму.

— Да, это целое царство, — добавил Гиляровский. — Царство злых духов. Тут и торговки объедками, и трактиры, и нищие перемешались с барышниками, скупщики краденого с убийцами и беглыми каторжниками.

Станиславский напомнил:

— Мы попали в эти трущобы, когда там шла облава. Искали беглых убийц. А эти беглые, как выяснилось позже, охотились на нас…

— «Хорошо прикинутых фраеров», — уточнил Гиляровский. — Еще накануне, в воскресенье под вечер, я ходил на Хитровку. Отыскал дом Степанова, поднялся на второй этаж в квартиру номер шесть. Толкнул ногой дверь. В лицо шибанул дымный смрад. Вдоль стен — сплошные нары. Люди валялись и на нарах, и под ними, прямо на грязном, заплеванном полу. Кругом — шум, гам, ругань, хохот, пение, озорные крики. Я здесь бывал несколькими годами раньше. Тогда здесь жили грамотные люди. Они зарабатывали себе на кусок хлеба переписыванием театральных ролей.

Вот и теперь я встретил двух знакомцев. Объяснил, что завтра со мной придет сам Станиславский с несколькими актерами и художниками.

На другой день вся наша компания появилась в этой преисподней. Мы дали пять рублей на водку и колбасу. Радость хозяев была неописуемой. Начали пир.

Босяки нас спрашивали: «Почто вас сюда занесло?» Мы отвечали, что хотим поближе, своими глазами увидать ночлежную жизнь. Нужно нам это для новой пьесы Горького.

«Надо же! — изумились босяки. — Только что в нас интересного? Чего такую рвань на сцену тащить?»

Выпили водки. Наши персонажи размечтались: «Вот когда выберемся отсюда, когда опять сделаемся людьми…»

Наш дорогой Симов, как и сегодня, усердно делал зарисовки. Позже они очень пригодились. Спектакль был оформлен точно под эту трущобу.

Гуляем вовсю. Хозяева от водки багровеют все больше. Беседа делается весьма громкой. Какой-то оборванец орет на Симова: «Нешто это мой потрет? Пачиму у мене одна щека черная? Где она у мене такая? Где? Гляди!»

Голоса слились в споре. А тут я от своего знакомца хитровца получаю секретную информацию: убийцы, бежавшие с каторги, готовятся нас грабить и «мочить». Для них нож в спину воткнуть — дело плевое.

— Тайной владели только вы, Владимир Алексеевич! — с восхищением воскликнул Станиславский.

— На меня бандюга с бутылкой бросился, кличка у него выразительная — Лошадь, — проговорил Симов.

— Спасибо эрудиции Владимира Алексеевича! — улыбнулся Станиславский. — В адрес бандитов, уже нас окруживших, Гиляровский своим громоподобным голосом гаркнул пятиэтажную брань. Ее сложная конструкция ошеломила ночлежников. Они так и присели от восторга чувств и эстетического удовлетворения. Владимира Алексеевича и прежде здесь уважали. Гениальное ругательство увеличило его славу, а нам спасло жизнь.

— Ну нет, жизнь Симову сберег некий блудный сын предводителя дворянства, угодивший в трущобу. Это был громадный и очень сильный человек. Он перехватил руку с бутылкой.

— Одним словом, вы были спасены на благо и процветание российской культуры! — не без легкого ехидства заметил Шмелев.

Эта реплика развеселила гостей, подогрела. Принесли еще шампанского.

— Вот уж точно, как в мирное время, — сказал Бунин сидевшему рядом Шмелеву.

— Пир во время чумы! — негромко отозвался тот.

Станиславский, заканчивая воспоминания, с удовольствием потер свои большие мягкие руки:

— Да, спектакль «На дне» имел потрясающий успех. Вызывали без конца — режиссеров, актеров, художника.