Катастрофа. Спектакль

«У клуба танцевали. Пыль, хохот, девчачий визг в сумерках, гармошка скрипит, щелканье семечек, кожуру сплевывали под ноги и на плечи соседей. И они тут же — зрители: сельская экзотика. Стройные, нарядные, беленькие личики, городские платьица, городская речь. Хлопцы подталкивают друг дружку, кружат вокруг, но никто не осмеливается затронуть. Я поправил ремень на казенной гимнастерке, из-под козырька на лоб темная прядь, — и вразвалочку к ним.

— Пардон, — говорю. — Прекрасный вечер. Экзотика…

Тогда я хоть и мало читал, но выписывал и заучивал всякие такие словечки.

— Хороший вечер, — отвечают.

— Тоже в гости? — Мол, и я не сельский, гляжу на все это сверху вниз.

— В гости…

Я левую ногу вперед, руки за пояс, как на фотографии:

— Бескультурье…

Они промолчали. Впервые тогда меня это кольнуло. Так хотелось сказать, каким примитивным кажется мне село после городской жизни, но они в ответ ни слова. Ну, думаю, мы вам покажем. Растолкал танцоров, кричу на всю площадку:

— Вальс давай!

Взвизгнула гармошка. Вальс не вальс, но что-то похожее. Беру одну студентку за локоток:

— Пардон, позвольте…

Она сначала — нет да нет, но я был упрямый. Начали мы вальсировать. Признаюсь, до этого вечера я дважды пробовал вальс танцевать. И все с парнями. В общежитии. В селе же тогда, кроме польки и карапета, ничего не знали. А тут еще песок, выбоины, куда ногу ни поставишь — не так, топчу своими казенными чоботами ее пальчики в босоножках, дергаю туда-сюда, наша дивчина уже б давно плюнула в сердцах, а эта терпит, бедняжка. Боялся, что опозорит меня в родном селе на всю жизнь, от этого еще больше деревенел — одним словом, не танец, а мука мученическая и для меня, и для нее. На счастье, музыканту надоело для одной пары пилить. Смолк. Отвел я ее к подружке, еще раз «пардон» сказал и начал заливать, шпарю вовсю, как тот, что с крутой горки бежит, — едва ногами успевает перебирать. И знаю, надо тормозить, а не могу. Злость берет, хочется доказать, что ровня им, а они отвечают очень вежливо — не больше. Особенно паузы нервировали меня. Молчат после очередного моего анекдота, а между собой вроде общаются. Будто бы на каком-то тайном языке. Почти физически ощущал стекло, отделявшее меня от них. А я всего лишь муха, назойливая муха, бьющаяся об это стекло.

И не в одежде дело. Не в городском или сельском произношении — они знали что-то такое, чего я не знал. Они были умнее меня, интеллектуальнее, как теперь говорят. Весь мой городской шик, все преимущества первого парня терялись в свете, который исходил от их (каких-то очень живых) глаз. Возможно, рассказываю несколько фрагментарно, но впервые в тот вечер я ощутил дыхание интеллекта и понял, что есть сила внутренняя, которая сильнее любых бицепсов. А мне не хватало этой внутренней силы. Ее могли дать только знания. Я проводил гостей к дому, крепко подхватив под руки, снова непрерывно молол какую-то чепуху, но с каждым шагом, с каждой «кумедной» сельской историей рвались нити, которые могли бы соединить нас. Мое красноречие быстро исчерпалось, я переживал жестокие минуты — нам не о чем было разговаривать. Мы существовали в разных плоскостях. Знаком вам такой геометрический термин?..»